— Но что мы скажем им, когда корабль прибудет во Францию? — вскричала потрясенная Эльнара.
Султан лишь философски заметил:
— До Франции, Принцесса, нужно еще доплыть. Да и потом… От Марселя, куда прибывает судно, до Парижу — путь совсем не близкий. Что-нибудь да придумаем, ведь, главное, мы оба с тобой живы и сыты.
После пережитых потрясений с этим доводом сложно было не согласиться.
Время любить
До прибытия в Марсель оставалось не больше двух дней, когда расслабившиеся моряки уговорили капитана по случаю удачного путешествия поставить бочонок-другой крепкого ирландского вина, закупленного во время недолгой остановки на острове Сицилия. Ко всеобщему удовольствию, Люрук, в течение последней недели пребывавший в хорошем расположении духа, легко согласился. Моряки вошли в раж и вместо двух бочонков вина подняли из трюма на палубу целых пять, но капитанского гнева это не вызвало. Веселье было в самом разгаре, когда опьяневший Хамит спустился в каморку Эльнары и Султана, не пожелавших принимать участие в пьяном разгуле. В руках турок держал две деревянные кружки с вином. Молча сунув одну из них Султану, все свое внимание Хам переключил на девушку.
— Сестра, я знаю, что глубоко виноват перед тобой, и прошу тебя простить меня, — при этих словах из его больших черных глаз выкатились две слезинки. — Мы с тобой одной веры, сестра, и, если ты не простишь меня, не будет мне в этой жизни покоя. Сам не знаю, как получилось… Наверное, бес меня попутал так оскорбить тебя грязным предложением. Я потом опомнился, да постыдился прийти к тебе. Скоро прибудем в Марсель и, наверное, никогда уж не свидимся, а на душе у меня — тяжкий камень, что я, правоверный мусульманин, оставил по себе такую плохую память.
Хамит еще ниже опустил голову. С детских лет отец учил Эльнару, что искреннее раскаяние в содеянном искупает если не все, то многие человеческие грехи, и это признание моряка ее очень растрогало. В свою очередь, она постаралась ободрить его:
— Наверное, нет на свете человека, Хамит, кто не совершал бы в своей жизни ошибок, но далеко не все способны осознать их и искренне покаяться. Наверное, в море всегда нужно быть готовым к любым опасностям, поэтому оно сделало тебя таким суровым. И все же нельзя терять свое лицо, ведь люди относятся к нам так, как мы сами относимся к ним. Я верю в твое раскаяние, друг мой, и желаю, чтобы твоя судьба сложилась удачно.
Обрадованный моряк хотел броситься на колени перед благородной и великодушной девушкой, но Эли удержала его.
— Ты простила меня, сестра, правда, простила?! О Всемогущий Аллах, я вновь могу уважать себя и честно смотреть людям в глаза! Уже ради этого стоит жить! Ты сняла камень с моей души, дочь мудрого Востока. Как я благодарен тебе! Хотя мне все еще трудно в это поверить, я так страдал… — пылкий турок картинно заломил свои длинные, огрубевшие от соленой морской воды руки и заговорил проникновенным тоном:
— Если ты действительно простила меня, сестра, не побрезгуй подношением бедного моряка. Выпей вина из моей кружки в знак нашего примирения, — Хамит протянул девушке потрескавшуюся деревянную кружку, небрежно обратившись к Султану через плечо: — И ты, брат, раздели с нами радость! Дети прекрасного Востока должны во всем поддерживать друг друга.
— Я не пью вина, Хамит, — попыталась отказаться Эльнара. — Все хорошо, и меж нами действительно нет никаких обид.
— Ты все-таки брезгуешь, сестра, бедным моряком, у которого, в отличие от тебя, нет за душой и ломаного гроша? — черные глаза Хамита светились печалью и обидой.
— Нет, что ты?! — смутилась Эли, вспомнив, что и на них с Султаном лежит грех обмана Люрука и всей команды «Марселя». — И вообще, вся эта история с наследством…
В это мгновение раздался предупредительный кашель ее друга, а настойчивый турок вновь принялся за свои уговоры. Невольно морщась от запаха крепкого вина, Эльнара заставила себя выпить неприятный напиток. Султан тоже несколькими глотками почтил ирландских виноделов, но скорее ради удовлетворения собственного любопытства — вино показалось ему чересчур кислым, поэтому он слил его в стоявшее рядом маленькое ведерко. Напоследок Хамит еще раз рассыпался в многочисленных извинениях и благодарностях и ушел наверх. А веселье на палубе тем временем пошло на убыль.