От продолжения неприятного разговора Григория Петровича спас вбежавший в столовую младший писарь волостного правления:
— Ваше высокородие, вас просят к телефону господин Хохряков!
— Что ему нужно?
— Они не сказали. Говорят только, что очень нужно и чтобы вы сейчас же пришли.
— Что там еще стряслось? — проворчал Зверев, уходя.
Григорий Петрович раскланялся с Ольгой Павловной и Тамарой. Землемер тоже стал собираться.
— Пожалуй, и я пойду…
— А пулька? Подождите, Матвей Николаевич скоро возвратится.
— Нет уж, доиграем как-нибудь в другой раз…
Григорий Петрович и землемер вышли на улицу вместе.
— Ай-я-яй, Григорий Петрович, как у вас только повернулся язык сказать такое да еще кому — земскому начальнику, — с упреком говорил землемер.
Григорий Петрович ничего не ответил, молча подал землемеру руку и свернул к школе.
5
Три вечера Григорий Петрович сидел дома в своей маленькой комнате при школе. У Тамары, как ему казалось, был обиженный вид, после уроков она сразу же уходила домой.
На третий день к Григорию Петровичу заглянул Василий Александрович. Учитель поведал ему о разговоре у Зверевых и в заключение сказал:
— Больше я к Зверевым ни ногой.
— Да, надо прямо сказать: спорол ты глупость, — покачал головой Василий Александрович. — Черт тебя потянул за язык. Со Зверевым надо быть очень осторожным, да и при Тамаре не говори ничего лишнего. Зоя Ивановна узнала, что она не принадлежала ни к какому революционному кружку.
— Я теперь с ней встречаюсь только на уроках… Она тоже, кажется, обиделась на меня…
— Тут уж поступай, как сердце велит. Но помни, мы делаем великое дело, не провали его невзначай.
— За кого ты меня принимаешь?
— Я верю тебе, но осторожность никогда не помешает. Теперь скажи, стихи, что ты обещал написать, готовы?
— Вчера закончил. — Григорий Петрович взял со стола листок бумаги. — Вот послушай. Что не понравится — говори, не стесняйся.
— Неплохо, — одобрил Василий Александрович, — с огоньком написано. Вот только начал ты с конкретного, а кончил — абстрактно. Если уж начал говорить о земском начальнике и Панкрате, то давай до конца о них договаривай. И сказать-то есть, о чем: например, ты мог бы рассказать о том, как Панкрат спаивал сход в караулке, как он получил мирской приговор, написал бы о переделе земли, о хуторах. Если обо всем этом напишешь, то твои стихи заденут за сердце нашего мужика. Подумай, и, надеюсь, ты согласишься со мной. А теперь знаешь что, сходим к землемеру, посмотрим, чем Он сейчас занимается.
— Я к землемеру не пойду.
— И с ним поспорил?
— Нет. Я не пойду потому, что он живет у Панкрата.
— Вот чудак! Ты же идешь не к лавочнику Панкрату, а — к землемеру Алексею Антоновичу Огородникову. Кстати, ты слышал, как его величают наши мужики?
— Нет…
— Они ему вместо «ваше благородие», говорят «ваше огородие».
— Да, смешно…
— Ну, пошли.
По дороге Василий Александрович снова упрекнул Григория Петровича:
— Надо же такое ляпнуть о Столыпине при земском начальнике. Попадешь в неблагонадежные, начнут за тобой следить, не разрешат тебе никаких чтений в школе, да и самого, может случиться, из учителей попросят.
Григорий Петрович и сам сейчас понимал, что допустил ошибку, но что теперь поделаешь? Просить извинения у Зверева? Эх, лучше бы вообще его не знать!
— Это ты меня к Звереву привел, — словно оправдываясь, сказал Григорий Петрович.
— Значит, по-твоему, я виноват? Да ты пойми, я тебя ругаю не за то, что ты ходишь к Зверевым. Ходи, сколько хочешь, и против Тамары я ничего не имею. А за то, что ты язык в нужную минуту попридержать не сумел. Это уж никуда не годится. Ну ладно, не убивайся, может, все обойдется, как говорится, без последствий.
…Василий Александрович оказался прав: на этот раз все обошлось благополучно.
В-субботу после уроков Тамара зашла к Григорию Петровичу.
Учитель подал ей стул. Она села. Григорий Петрович сел против нее. Тамара, видимо, ожидала, что*- Григорий Петрович заговорит первым. Но он молчал. Тамара тоже молчала. Потом встала, кивнула и пошла к двери.
Григорий Петрович ее не остановил. Уже взявшись за ручку двери, Тамара обернулась и достала из муфты конверт.
— Мама прислала вам письмо.
Григорий Петрович взял письмо и, как только Тамара вышла из комнаты, вскрыл конверт.
В конверте был небольшой листок топкой хрустящей бумаги.
«Уважаемый Григорий Петрович!
Наша пулька осталась незаконченной. Сегодня се надобно закончить. Происшедшему инциденту не придавайте большого значения. Конечно, Матвей Николаевич, как верный слуга престола, не мог потерпеть высказываний о Столыпине в таком тоне, и никому другому он подобного не простил бы. Но вы еще молоды, и все мы любим вас, как родного. Поэтому ждем вас сегодня к шести часам. Конечно, вам придется попросить извинения у Матвея Николаевича, но это для вас не обидно, так как он человек почтенный и намного старше вас.
Уважающая вас О. Зверева».
Прочитав записку, Григорий Петрович почувствовал большое облегчение. Инцидент, говоря словами Василия Александррвича, окончился без последствий. Видно, старики Зверевы его действительно любят. Но почему же тогда- так изменила к нему свое отношение Тамара? Надо идти, может быть, сегодня все прояснится.
6
На вторую неделю после Нового года Яшай Никифоров с. дочерью опять поехали на смолокурку. Правда, их очередь гнать смолу подходила только через четыре дня, но надо было заранее заготовить дрова, потому что по глубокому снегу сразу подвезти их будет трудно.
В один день с ними на смолокурку пришел и дед Левентей с лыковым пестерем за спиной и с ружьем. С ним был молодой парень тоже с пестерем и ружьем.
Чачи взглянула на парня и сразу же узнала в нем того охотника, который, как лесной Нончык-богатырь, раскидал налетевших на него мужиков.