Обычно мариец, почувствовав недуг, сначала не обращает на него внимания, надеясь что все «само пройдет». Заболев сильнее, он идет к ворожее, потом в церковь, где ставит свечку и молится, или же отправляется в священную рощу, чтобы принести дары и тем самым откупиться от хворобы. И лишь убедившись, что болезнь его не оставляет, он идет в больницу. Очень часто оказывается, что в больницу он приходит уже слишком поздно. Приди он пораньше, его можно было бы вылечить, а застарелую, запущенную болезнь лечить гораздо труднее.
Григорий Петрович прежде всего провел учеников в приемный покой. Тут уже было много больных.
У одного гноились глаза, другой никак не мог откашляться, третий, засунув руку за пазуху, скреб грудь, словно драл кору с дерева, четвертый поводил вокруг вытаращенными глазами, под подбородком у него висел громадный зоб.
Ни врача, ни фельдшера еще не было: они приходят к девяти, сейчас только половина девятого.
Воспользовавшись тем, что прием пока не начался, Григорий Петрович приступил к «уроку».
— Мы не ошибемся, если скажем, что две трети всех болезней марийцев происходят от их невежества и антисанитарных условий жизни. Трахома, чесотка и чахотка в большинстве случаев возникают из-за жизни в грязных, пыльных и темных избах и недостаточного питания. А вот такой зоб образуется от употребления болотной воды…
В это время из угла послышался сдавленный стон. Григорий Петрович подошел к лежавшему на полу человеку. Он узнал в нем кудашнурского охотника Сакара. На лице Сакара отражалась нестерпимая мука.
— Кто привел этого человека? — спросил Григорий Петрович.
Никто из больных не знал.
Григорий Петрович сходил за сторожем, и тот равнодушно объяснил:
— Кюрмучашские марийцы. привезли на рассвете с Элнета. Бурлак, в воду свалился, говорили, ребра у него сломаны.
— Так почему же он у тебя до сих пор на полу валяется! — возмутился Григорий Петрович. — Почему доктора не позвал?
— Чего его звать, сам к девяти часам придет…
Григорий Петрович взорвался:
— Ах ты дармоед! Мирской хлеб ешь, а дела своего не делаешь. Человек при смерти, а тебе и горя мало!
Сторож окинул Григория Петровича наглым взглядом с головы до ног:
— Тоже выискался начальник…
— Мерзавец! Я тебе покажу!
Сторож вышел, хлопнув дверью.
Григорий Петрович забыл и про экскурсию, и про своих учеников. Он стоял над распростертым на полу Сакаром и думал: «Пинерины богатеют, а бедняки за их богатство кости ломают!.. И даже в больнице бедняку нашлось место только на полу…»
Дверь отворилась, вошел доктор.
— Григорий Петрович, это вы здесь скандалите?
— Посмотрите, какого больного ваш сторож оставил валяться на полу.
— Я не имею права без доктора положить его на койку, — стал оправдываться сторож.
— Почему не доложил доктору?
— Кто такой? — спросил доктор у сторожа, кивая на Сакара.
Сторож из кармана штанов достал клочок бумаги и протянул врачу. Там было написано:
«В аркамбальскую больницу. Посылаем к вам бурлака Ефремова Захара. Его в бок ударило бревно.
Н. Пинерин.
1914 год, апреля 17-го».
Доктор взглянул на сторожа поверх очков:
— Почему не сообщил мне?
— Иона Кондратьевич, вы же сами…
— Сейчас же позови фельдшера и сиделку, больного разденьте и положите на койку, — перебил доктор.
Сторож ушел.
— Иона Кондратьевич, — сказал учитель, — такого сторожа нельзя держать при больнице. На вашем месте я его сегодня же выгнал бы.
— Э, Григорий Петрович, в наше время трудно найти добросовестного работника… Испортился народ.
В приёмный покой вошли фельдшер и сиделка. Следом шел сторож.
— Гавриил Григорьевич, Клавдия Федоровна, — сказал доктор, показав на Сакара, — надо немедленно устроить этого больного.
— Свободных коек нет, Иона Кондратьевич, — ответил фельдшер.
— Принесите из чулана. Иван, поворачивайся побыстрее!
Сторож побежал за койкой.
Сакар громко застонал: видимо, он хотел повернуться, и боль пронзила все его тело.
Сиделка наклонилась, положила ладонь на лоб Сакара.
— У него жар. Голова как огонь!
Она быстро вышла в другую комнату и вернулась в белом халате. Надел халат и фельдшер.
Через четверть часа Сакар уже лежал под одеялом.
Ему поставили термометр. Ртутный столбик подскочил выше сорока.
Доктор долго щупал тело парня мягкими пальцами и наконец сказал:
— Повреждены два ребра, но не сломаны. Это не беда, человек молодой, через месяц выздоровеет. Беда в том, что у него начинается пневмония. Он слишком долго пробыл в сырой одежде.
3
Девушки пасли скотину на аркамбальском лугу.
Прекрасен весенний день. Под лучами солнца поднимается пар над подсыхающей землей. Небо над лесом, что растет по ту сторону Элнета, синее-синее.
Чачи смотрит на лес, на холм, что возвышается за лесом. Там за холмом в низенькой избе живет старушка… А сын этой старушки не выходит у Чачи из головы.
Где сейчас Сакар? Что он делает?
Неподалеку прыгают мальчишки, играют в чехарду. Девочкам так играть неприлично, они собирают ранние цветы, плетут венки.
Девушки заняты вышиваньем. Чачи тоже вышивает нашмак[11].
Одна из девушек заводит песню:
— Как хорошо весной! — сказала другая девушка. — Эх, была бы всегда весна!
— Глупая ты, Ови, весной только богатым хорошо, а таким беднякам, как мы, весной хуже всего, — возразила Чачи. — Посмотри на свою корову, она еле-еле ноги передвигает. А разве с осени она такая была?
— Слава богу, что хоть сама на ноги встала, — грустно отозвалась Ови. — Зимой поднимать приходилось.
— А у нас мука кончилась, так что же теперь — слезы лить, так, что ли? — вмешалась в разговор третья девушка. — Брат ушел бурлачить. По полтиннику в день зарабатывает. Проработает десять дней, купит пять пудов муки. Чего, там тужить! — И девушка пошла по лугу, весело напевая, как беззаботная птичка:
Услышав слово «бурлак», Чачи снова посмотрела за реку. Далеко-далеко поднимается над лесом серый дым. Это на делянках жгут хворост. Сучья потолще откладывают на дрова, тонкие сжигают. В том лесу зимой работала на смолокурке и Чачи. Там она встретилась с Сакаром… Сакар… Богатырь Нончык… Сегодня он не выходит у нее из головы. Чачи запела: