Догорел закат, пастух давно пригнал стадо в деревню, все жнецы уже возвратились с поля, а Чачи все сидела у окна.
Сгустились сумерки. Смолкли на улице голоса. Деревня заснула. И только далеко, на горе, кто-то наигрывал на свирели грустную мелодию. Эта мелодия наполняла сердце какой-то необъяснимой тоской. У Чачи из глаз потекли слезы…
В соседней комнате, кашлянув, глубоко вздохнул Григорий Петрович, скрипнула кровать, и снова все стихло. Чачи посмотрела в глубину комнаты. Темно. Тихо… Лишь стенные часы покачивают своим длинным маятником и словно приговаривают: «Иди сюда, иди сюда». Тягостное чувство страха, какое испытывает человек в ночной тишине большого чужого дома, охватило Чачи. Наверное, сама тишина вселяет в сердце страх: так и кажется, что в каждом углу, в каждой щели кто-то тебя подстерегает…
Чачи встала.
«Почему так долго спит Григорий Петрович? Зажечь бы лампу… Где у него лежат спички?»
Она приоткрыла дверь в кухню. Там было еще темнее, еще страшнее.
Чачи попятилась, закрыла дверь и вошла в спальню.
— Григорий Петрович, — тронула она его за плечи, — вставайте…
— А? Что? — спросонок спросил он. — Зачем вставать?
— Григорий Петрович, я боюсь…
— Чего же ты боишься, Чачи?
Григорий Петрович в темноте коснулся руки Чачи. Рука была мягкая, горячая… Словно электрический ток пробежал по его телу… Он притянул Чачи к себе, крепко обнял и поцеловал в губы.
У Чачи перед глазами поплыли голубые и розовые круги, сердце тревожно и радостно замерло, ее охватила какая-то сладкая истома.
Чачи забыла и свое горе, и мать с отцом, и Макара Чужгана, и любимого своего Сакара — все забыла и обвила рукой шею Григория Петровича…
2
Александр Чужган с Яшаем объездили все окрестные дороги, останавливали и расспрашивали каждого встречного, заехали на стекольный завод — Чачи нигде не было, она словно сквозь землю провалилась.
«С горя да с испугу кабы не сотворила чего над собой. Один бог знает, что взбредет девке в голову…» — в страхе думает Яшай, и по его спине пробегает озноб. Теперь он кается, ругает себя, что выдал дочь замуж за Чужгана.
Когда-то бабка рассказывала ему одну историю, которую слышала от знакомого рыбака.
Этот рыбак жил в Аркамбале. Рыбачил он на Элнете зимой и летом и однажды, расставляя морды, задержался на реке допоздна. Наступила ночь. Ночь летом короткая, теплая. Рыбак не стал разводить костра и улегся спать под черемухой. Успел ли он заснуть, нет ли — только вдруг слышит свадебную песню. Немного погодя с элнетской горы спускается к реке большой свадебный поезд. В кибитке сидит девушка-красавица.
Остановилась свадьба на мосту. Девушка вышла из кибитки и запела!
Пропела девушка песню и бросилась с моста в Элнет. Как только сомкнулась над нею вода, вдали пропел петух лесника — была ровно полночь. И сразу же исчез весь свадебный поезд…
Этому рассказу рыбака бабка всегда давала свое объяснение:
— Давным-давно один шайринский мариец насильно выдал свою дочь замуж в Тумеръял, за Элнет. Но когда свадьба ехала через реку, девушка прыгнула в омут. Превратилась она в русалку и теперь каждый год в день своей свадьбы выходит по ночам из воды и поет эту песню…
«Как бы Чачи так не сделала, упаси бог!» — думает Яшай.
Александр Чужган и Яшай вернулись в Лопнур лишь к вечеру. Не успели они закрыть за собой ворота, как откуда-то появилась Чужганиха и накинулась на Яшая:
— Крысы голые! Нет у вас стыда! Как у тебя хватило совести сюда явиться! Мало того, что твоя дочь нас опозорила, так еще ты приперся! Убирайся отсюда, видеть не могу твою харю!. Нечего сказать, хорошую вырастил дочку: мужа изувечила и сама убежала! Ой, боже, боже, я и не слыхала про таких распутниц…
— Ты, сваха, сначала выслушай, а уж потом ругайся. Я свою дочь ничему плохому не учил. Я сейчас другого боюсь: как бы она чего-нибудь над собой не сделала.
— Да пропади она пропадом! Пусть твою дочь бог накажет, пусть земля ее возьмет!
Услышав такие слова, Яшай, уж на что был смирный мужик, не стерпел, закричал не помня себя:
— От меня моя дочь никогда не пряталась! Я ее по-человечески, как подобает, проводил со двора вместе с твоим сыном. За мной нет никакой вины. А если ваша сноха сбежала от вас, так в этом вы сами виноваты.
— Сноха, говоришь? Не сноха нам твоя дочь! Я ее теперь и на порог не пущу!
— Ну что ж, коли так, отдавайте ее сундук. Пусть она, дома живет.
Старик Чужган, который до сих пор безмолвно стоял в стороне, вмешался в разговор:
— Ни одной тряпки не отдам, еще с тебя взыщу… Все ваше барахло не стоит того, что мы потратили на свадьбу.
Эти слова еще больше раззадорили Яшая:
— Вы, вы виноваты! Из-за вас пропала Чачи!
А Чужганиха разошлась пуще прежнего:
— И сам ты жулик! И дочь твоя бесстыжая! У вас там, за Элнетом, ни одного хорошего человека нет!
Дальше Яшай слушать не стал. Махнув рукой, он вышел с Чужганова двора и по тропинке пошел в Кудашнур, к деду Левентею.
Узнав, какой оборот приняло дело, Левентей и его жена встревожились.
— Как же так? Ведь Чачи всегда была такой разумной девушкой! — сказал дед Левентей.
— Долго ли чему-нибудь случиться, — сокрушалась Левентеиха. — Вон и с Сакаром беда стряслась… Боже, боже, вот несчастье-то…
Когда дед Левентей узнал, что Сакара забрали, он сначала подумал, что, наверное, парень убил лося и попался лесникам. Но потом по деревне поползли иные слухи, и дед Левентей растревожился не на шутку. Только теперь от Яшая он узнал, как было дело. Дед Левентей решил завтра же идти в Аркамбал к земскому начальнику и велел жене приготовить чистую пару белья.
Наутро, ни свет ни заря, дед Левентей и Яшай перелезли через плетень, вышли на элнетскую дорогу и зашагали по лесу. Еще жнецы не вышли в поле, а старики уже были в Аркамбале.
Прежде всего зашли к Яшаю. Яшаиха обматывала тряпкой серп, она собиралась в поле. Когда она увидела мужа и деда Левентея, одних, без Чачи, у нее затряслись руки и ноги.
— Чачи не вернулась? — спросил Яшай.
— Нет, — еле слышно прошептала Яшаиха. Из ее рук выпал серп и глухо ударился об пол.
Яшай, не говоря ни слова, опустился на лавку.
Япуш посмотрел на отца, на мать, поднял серп, положил на лавку у порога.
Дед Левентей не знал, что и делать, то ли оставаться, то ли уйти. Потоптавшись в нерешительности, сказал:
— Схожу к земскому начальнику, что ли…
— Земский начальник с дочкой уехали в Казань. Дедушка Филипп повез их на паре, — сказал Япуш.
Дед Левентей вздохнул и присел на лавку- возле двери. Трое взрослых и подросток безмолвно сидели в избушке.
Дед Левентей думал про Сакара: «Хотел усыновить парня, так вот на тебе — ни за что ни про что забрали его…»
«Кому моя Чачи сделала чего плохого? За что ей такая мука? — думала Яшаиха. — Где-то она сейчас? Надо сходить поворожить…»
«Сам виноват, — упрекал себя Яшай, — польстился на богатство…»
Яшай поднялся и сказал:
— Придется заявить становому.
Открылась дверь, в избу вошла Чачи. Все уставились на нее, не веря своим глазам. Вернись из могилы мертвец, Яшай с Яшаихой, наверное, не были бы так поражены, как поразились они возвращению Чачи. Лишь Япуш, не раздумывая, подбежал к сестре и повис у нее на шее.