— Немного есть.
— Дай на один заряд.
Дед Левентей принес порох, дробь, зарядил ружье.
— От такого заряда не только глухарь, волк живым не уйдет.
— Спасибо, дедушка. Ну, прощай. — Григорий Петрович попрощался с Левентеем за руку.
— Прощай, сынок. Пусть бог поможет тебе подстрелить то, что желаешь. Иди через огород, там прямая тропка в эшемский овраг.
Но, выйдя от деда Левентея, Григорий Петрович направился не к эшемскому оврагу, а совсем в другую сторону — в Лопнур.
В Лопнуре Григорий Петрович зашел в лавку к Чужгану. Народу там было мало, всего два мужика. За прилавком стоял Макар. Он удивился, увидев Григория Петровича.
— Дай мне полфунта пороха, фунт дроби и двадцать пять штук пистонов, — сказал Григорий Петрович.
— Есть, коробки только по пятьдесят штук, — ответил Макар. — Бери целую коробку.
— Нет, мне надо двадцать пять штук.
Макар достал фунтовый мешочек дроби, полфунтовую металлическую баночку с порохом и наклонился над прилавком, отсчитывая пистоны.
Мужики, бывшие в лавке, закурили и вышли на улику.
Григорий Петрович поднял ружье, взвел курок и выстрелил в упор прямо в голову Макару. Тот, даже не вскрикнув, повалился на прилавок.
В лавку вбежал старик Чужган.
Григорий Петрович бросил ружье на пол и повернулся лицом к деду Чужгану.
— Посылай за урядником. Я убил твоего сына.
8
Прошло три дня, Григорий Петрович не возвращался. Чачи начала беспокоиться. «Может быть, в письме к Ивану Максимовичу говорится, почему Григорий задерживается? — подумала Чачи. — Надо скорее идти в Тумеръял».
Иван Максимович читал вслух газету:
— «В болотистом лесном районе восточнее города Таненберга главные силы генерала Самсонова ведут упорные бои с немецкими войсками под командованием генерала Гинденбурга, который пытается окружить наши геройские части. В одном из боев смертью храбрых пал генерал Самсонов…»
— Что же это значит, Ваня? — спросила Зинаида Васильевна.
— Это — настоящее поражение христолюбивого победоносного воинства. Немец это тебе не турок. Да и турок-то мы победили не уменьем, а числом. Сколько народу положили! Нет такой бестолочи, как наш главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, победить Гинденбурга!.. Видно, не миновать русскому войску полного разгрома в Мазурских болотах.
Зинаида Васильевна заметила вошедшую в комнату Чачи и приветливо сказала:
— Да к нам, оказывается, гостья! А мы уткнулись в газету, ничего не видим. Входи, садись. А где Григорий Петрович?
— Он пошел к своим родным и оставил Ивану Максимовичу вот это письмо. — Чачи подала конверт Ивану Максимовичу.
Иван Максимович надорвал конверт. Когда он доставал письмо, из конверта выпал еще один маленький конвертик. Иван Максимович его не заметил, а Чачи постеснялась сказать.
Иван Максимович прочитал письмо. Потом, растерянно взглянув на Чачи, начал вслух читать его еще раз.
«Многоуважаемый Иван Максимович!
Все в моей жизни запуталось в такой узел, что распутать его нет никакой возможности. Его можно только разрубить, то есть, поступить так, как поступил Александр Македонский.
В прошлый раз вы сказали, что у вас ходили слухи, будто меня арестовали. Действительно, меня собирались арестовать. И было бы лучше, если б арестовали! Но земский начальник и становой пристав имели намерение сделать меня тайным агентом полиции. Они взяли с меня подписку, что я буду следить за интересующими их людьми. Но я не хочу быть провокатором и агентом полиции! Хотя я дал подписку, я не выполнил ни одного их задания. Поэтому меня все равно не сегодня, так завтра арестуют. Это — одно.
Во-вторых, Чачи. Если меня арестуют, то Чужганы обязательно заставят Чачи вернуться к ним и будут издеваться над нею. Я этого не могу допустить.
В-третьих, я получил приказание от инспектора сдать Аркамбальскую школу и уехать работать куда-то в Арбанскую волость. Но главное, он ставит мне условие, чтобы я разошелся с Чачи. На меня донес инспектору поп Сидор, больше донести было некому.
Вот этот-то узел я и не могу распутать, поэтому я решил разрубить его. Этим я спасу хотя бы Чачи.
В то время, когда вы будете читать это письмо, я уже отправлю на тот свет Макара Чужгана. Я стану убийцей, но зато, если не будет Макара, никто не посмеет тронуть Чачи.
О моем замысле и о содержании этого письма Чачи не знает. Я не хотел ее расстраивать раньше времени.
Иван Максимович! Отец Чачи — бедный человек. Кроме того, ей нельзя будет жить у отца. Я оставляю ей жалованье за два месяца. Вы получите его и отдайте ей. Я написал на вас доверенность. Но этих денег Чачи хватит самое большее на полгода. Поэтому я умоляю вас, Иван Максимович и Зинаида Васильевна, не оставьте ее. Ей без меня придется очень трудно. Она сможет работать сторожем при вашей школе, помогать по хозяйству…
Прощайте, Иван Максимович! Прощайте, Зинаида Васильевна! Я доставил вам много хлопот, но простите меня и не ругайте: никакого другого выхода из создавшегося положения я найти не мог.
Уважающий вас Г. Ветканов.
Вложенное в этот же конверт другое письмо предназначено для Чачи».
Чачи растерялась. «Что такое? Что сделал Григорий Петрович?» — мучительно думала она, почти ничего не понимая.
Иван Максимович заглянул в конверт.
— Доверенность здесь… А где же второе письмо?
Зинаида Васильевна стояла, отвернувшись к окну, и по ее щекам скатывались крупные слезы.
Иван Максимович наконец заметил оброненный конверт. Он наклонился, поднял его и протянул Чачи.
На конверте было написано крупными печатными буквами: «Любимой Чачи».
Она взяла в руки письмо, повертела его в руках и опустилась на стул. Зинаида Васильевна ласково обняла ее за плечи.
— Прочти, Чачи.
Чачи очнулась от оцепенения, вздрогнула и открыла конверт.
Письмо было написано такими же крупными буквами:
«Чачи, любимая!
Наши жизненные пути сошлись вместе, хотя мы никогда раньше и не думали об этом. Наши судьбы так переплелись, что теперь нам никак не разъединиться. Но злые люди хотят нас разлучить. Однажды ты спаслась от Макара, но тебя опять хотят отдать ему. Я не могу позволить этого. Макар — причина всех твоих бед, и если его не будет, то ты станешь свободной. Он должен умереть, чтобы ты жила. Такая уж жизнь: если мы не убьем их, то они убьют нас. А тебе жизнь в доме Чужгана страшнее смерти.
Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже сидеть за решеткой. Обо мне не беспокойся, я как-нибудь переживу это испытание. А тебе помогут Иван Максимович и Зинаида Васильевна. Доверься им, как доверилась мне.
Прощай, Чачи, прощай, мое сердце!
Твой Григорий».
Чачи уронила голову на грудь, ее плечи сотрясались от рыданий. Зинаида Васильевна обняла Чачи, но Иван Максимович остановил ее:
— Не трогай ее, пусть выплачется…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Григория Петровича судил Казанский военный суд. Вынесенный приговор гласил: десять лет каторги. Следователь пытался привлечь к суду и Чачи как соучастницу. Но ее спасло письмо Григория Петровича Ивану Максимовичу.
После приговора Григория Петровича не стали долго держать в Казанской губернской тюрьме, он получил направление в Вологодский централ. На него надели кандалы и перевели в пересыльную тюрьму. Там для отправки в Вологду уже собрали этап человек в десять.