— Ах, так? Кусаться, да? — нетрезво усмехнулся Славка.
В следующее мгновение Полина впилась ему в губы таким поцелуем, что у парня голова пошла кругом. Руки сами нащупали маленькие пуговицы на блузке девушки…
— Мя-ау…
Жалобно, недоумённо, вопросительно.
— Брысь! — хихикнула Полина, увлечённая стаскиванием со Святослава рубашки.
— Мя-ауу!
Кошка сидела на ковре посреди комнаты — ну прямо точёная статуэтка из чёрного дерева. Только статуэтки ТАК не смотрят. В самую душу.
— Иди отсюда! — рявкнул на кошку Святослав.
Она даже не шевельнулась. Только зрачки ещё сильнее расширились. «Ты забыл, кто я? Кто МЫ? Слава…».
— Брысь, сказал! Иди вон!
На пол упала брошенная рубашка. Минутой позже туда отправилась лёгкая Полинина блузка, потом юбка. Кошка стряхнула накрывший её рукав и подошла к дивану.
— Мя-ау!..
— Пошла вон!
Славка замахнулся на неё кулаком. Кошка выгнула дугой спину, зашипела. Миг — и на Славкиной кисти заалели, наливаясь кровью, пять глубоких царапин. Парень вскрикнул от внезапной боли.
— Славик, что? Дай посмотрю! — забеспокоилась Полина.
— Всё… нормально, — прошипел он сквозь зубы, косясь на злобно урчащую кошку, — Щас только уберу эту… Чтоб не мешалась.
Святослав встал с дивана, резко схватил жалобно мяукнувшую кошку за шиворот, подошёл к двери и не глядя вышвырнул зверька в коридор. Щёлкнула задвижка в двери, и парень вернулся к Полине.
— Всё. Теперь нам никто не помешает.
А в тёмном коридоре, прислонившись к холодной стене, сидела, беззвучно плача, худенькая темноволосая девушка, баюкала ушибленную руку и изредка слизывала кровь с разбитой губы, мешающуюся со слезами…
— Пожалуйста… Не уходи… Подожди…
Темно. Даже если открыть глаза — темно. Душно. Горячо. Хочется встать, но что-то мешает, держит. А она уходит всё дальше. Зови, Славка. Кричи.
— Элоиза… не уходи… Не уходи…
Он с трудом узнал свой голос — хриплый, сорванный, еле слышный. Она не услышит. Надо вставать. Надо бежать за ней. Скорее, ведь она — всё дальше…
— Элоиза… Элоиза…
— Тише, сынок, тише. Всё пройдёт, — услышал Святослав над собой женский голос, — Потерпи. Лежи, милок.
На лоб Славке опустилось что-то холодное и мокрое — видимо, полотенце. Парень вздрогнул и окончательно выплыл из небытия. Боже, как тяжело оказалось открывать глаза!
Потолок. Низкий, бревенчатый. Тусклая лампочка под старым, аляповатым абажуром. Если скосить глаза чуть вправо, видно стену. Тоже деревянную, бревенчатую. На стене — часы с кукушкой. У Славкиного деда в деревне такие же.
Святослав попробовал пошевелиться, и движение тут же отозвалось болью в руках и ногах. Парень тихо застонал.
— Ну-ну, сынок, лежи спокойно. Где болит?
Над Славкой склонилась женщина. Старушка лет семидесяти. Морщинистое желтоватое лицо, усталые, словно выцветшие глаза, седые волосы, заплетённые в удивительно толстую косу.
— Где я? — спросил Славка, — Что случилось?
— Случилось, милок, — вздохнула старушка, — Не выйди я утром коровок посмотреть, так бы и замёрз ты вусмерть. А то… Два дня без памяти пролежал. Как звать-то тебя, сынок?
— Святослав.
— Слава, значит. А я — баба Аня.
— Мне надо идти.
— Куда ж ты пойдёшь? У тебя жар, ты лежать должен, — строго сказала баба Аня, — Да и не сможешь ты сейчас встать.
Парень с ужасом понял, что она права. И неожиданно для себя самого бессильно заплакал.
— Что ты, Слава? — испугалась старушка.
— Я должен!.. Она же… Господи, она же погибнет! Если я не успею… Уже не успел… — всхлипывал Славка, — Что же я наделал…
Баба Аня села с ним рядом. Погладила лежащую поверх одеяла руку парня.
— Не плачь. Живая она. Не удивляйся. Знаю. О тебе, о ней. И о том, что ты натворил. Сны, Слава. Я старая, вот и вижу сны. Правдивые. Уж поверь мне. Жива твоя лада. И где-то близко ходит. Ты же держишь её, не отпускаешь. Накрепко связаны вы с ней, сынок.
— Значит, она… вернётся? — с надеждой в голосе прошептал Славка.
— Не знаю, — поджала губы старушка, — Слишком многое зависит от тебя.
— Я её верну. Сам. Найду.
— Конечно. Как только поправишься. Я тебе пособлю. Уж кому, как не старухе, знать, как лечить…
Святославу так не терпелось встать с постели, что он начал поправляться с неимоверной быстротой — благодаря, конечно, не только силе собственной воли и упрямству, но и травяным настоям и парному молоку, что давала ему баба Аня. К вечеру парень уже уверенно сидел в кровати. Пытался встать, но слишком болели ноги. Да и кисти рук тоже.