- Поймаю. Да еще самого лучшего.
- Где поймаешь? - еще раз удивился я.
- На рябине. Он теперь ко мне каждый день прилетает - и утром, и вечером. И рябину ест. Пойдем, покажу.
И мы тут же пошли смотреть снегиря.
На самой вершине рябины, что росла у Петьки под окном, действительно сидел снегирь. Он сидел спокойно и время от времени громко подавал голос.
"Фью-фью... фью-фью..." - с перерывами и немного грустно высвистывал снегирь.
Мы остановились, замерли, боясь испугать птицу, и любовались ее малиновой грудкой, сизыми крылышками, белыми штанишками и темной шапочкой.
"Фью-фью... фью-фью..." - снова подала голос красавица птица. И почти тут же в ответ ей с березы, что росла у дороги, прозвучало такое же негромкое: "фью-фью... фью-фью..."
Это была чудесная снегириная перекличка, вечерняя поверка перед близкой морозной ночью. Я не мог оторвать глаз от птиц, а Петька дергал меня за рукав и нетерпеливо шептал:
- Вот этого и поймаю. Он каждый день прилетает - и утром, и вечером.
- Не лови, - отвечал я Петьке, не отрывая глаз от снегиря. - Пусть живет...
- А у меня что - жить не будет? У меня тепло и корма хватит, сердито шептал мне Петька.
- Не лови, - еще тише просил я.
- Поймаю...
И Петька снегиря все-таки поймал. Уж как он перехитрил эту осторожную птицу, не знаю. Прибежал ко мне мой друг запыхавшийся, остановился в дверях и прямо с порога выпалил:
- Поймал. Пойдем смотреть.
Я не очень охотно поднялся, взял шапку, ватник - мне не хотелось идти смотреть птицу, которая пугливо бьется в клетке. А Петька, будто поняв, почему я медлю, насильно потянул меня к двери:
- Да ты не бойся - не бьется он. Ручной он совсем.
Мы вошли к Петьке в комнату, и тут же, у окна, увидел я снегиря, такого же красивого и такого же спокойного, как недавно на вершине рябины. И снегирь совсем не боялся нас и даже не искал выхода из клетки - он, видимо, с большим удовольствием шелушил семечки подсолнуха, которых не пожалел ему мой друг.
Ни одно перо у него не было помято, сдвинуто с места.
- Как он так? - единственное что произнес я.
- А вот так: сам в ловушку пошел и сразу есть в клетке принялся, видишь как.
Я долго еще сидел у Петьки и любовался удивительной птицей. Раньше я часто держал дома снегирей, держал всю зиму до весны, а весной, когда приходило тепло, отпускал их на волю. Снегири мне попадались разные. Бывали и такие, что никак не желали жить в неволе. И такие, что очень скоро брали из рук мучных червей. Но этот, Петькин снегирь, был совсем особенный, будто всю жизнь только и делал, что жил здесь, у Петьки в доме.
Зима в этом году была суровой, злой. Снега выпало много. Сугробы почти сразу придавили к земле все травы, что росли у дорог и на которых еще с осени кормились разные птицы. Рябины в эту осень вызрело немного, и снегири, что крутились с осени возле наших домов, очень скоро отправились дальше, на поиски пищи, и покинули наши места до весны. И, видя, как худо приходится по зиме птицам, я даже радовался, что снегирь-красавец, доставшийся Петьке, живет в тепле и каждый день сыт.
Приближалась настоящая весна. С крыш уже падали в сугробы капельки-искорки весенней воды, а после каждой новой ночи все ниже и ниже свешивались с крыш весенние сосульки. Уже ссорились и кувыркались на крышах воробьи, уже разлетелись по кустам вороны и сороки, поближе к своим гнездам, и вот-вот должны были появиться первые грачи.
Тут-то и пришел ко мне Петька с вопросами: "Что делать? Как быть со снегирем? Отпускать или нет? Уж больно он в окно все поглядывает и биться начал - весну узнал..." Мы долго рассуждали, как быть, и наконец решили снегиря выпустить, но не сейчас, а чуть попозже, когда ночные морозы приутихнут и совсем оттают почки на деревьях. Тогда снегирю будет чем питаться - ведь ранней весной почки для снегиря первая пища. Ну а пока суд да дело, посоветовал я Петьке выпускать снегиря летать по комнате.
Всю зиму Петькин снегирь сидел в клетке. Дома у Петьки жил ужасно наглый кот, который все время слишком внимательно посматривал на птицу. Ну а теперь, когда стало потеплее, кота можно надолго выставлять на улицу, а снегиря выпускать в комнату, чтобы тот поразмял свои крылья, - ведь от долгого сидения в клетке птицы могут совсем разучиться летать.
День ото дня снегирь летал все лучше и лучше. Сам по вечерам забирался в клетку. Петька был доволен. И вот настало время вынести клетку с птицей на улицу...
Нет, выпускать снегиря было еще рано. Когда птица живет дома, она теряет всякую осторожность. Поэтому и решили мы сначала показать снегирю все, что делается вокруг, - пусть на котов из клетки посмотрит, пусть ворон увидит и вспомнит, как от них спасаться. Словом, стал Петька каждый день выносить клетку с птицей на крыльцо, но дверку у клетки пока не открывал.
Прошел день, другой, третий. Снегирь осмотрелся, научился пугаться, когда мимо пролетала ворона или проходила у крыльца кошка, и петь стал куда громче, чем в комнате. Тогда и открыл Петька дверку...
Снегирь долго не решался вылететь. Наконец все-таки отважился и уселся на порожек, отсюда еще раз внимательно все высмотрел, а потом вдруг вспорхнул и не очень поспешно взлетел на вершину рябины, как раз туда, где увидел я его в начале зимы.
Снизу снегирь показался мне совсем небольшим. Он отряхнулся, распушил и снова гладко собрал перья на грудке и спинке, потом повертел головкой, подергал хвостиком, немного поприседал на лапках, несколько раз свистнул и полетел к лесу.
- Прощай, птичка! Счастливого тебе пути! - сказали мы с Петькой каждый про себя и, постояв немного, разошлись по домам.
А вечером ко мне явился встревоженный Петька и сообщил, что снегирь вернулся. Вернулся к вечеру и, как обычно, забрался в свою клетку.
- Хорошо, хоть клетку я не убрал, а то куда бы он делся, - закончил свой рассказ мой друг.
На ночь Петька занес снегиря в дом, а утром снова вынес на крыльцо и снова выпустил. И снегирь снова улетел в лес, а к вечеру опять вернулся домой и забрался в клетку.
Так продолжалось дня три, а потом снегирь все-таки не вернулся, улетел совсем.
Петька еще подержал клетку на крыльце несколько дней, но никто не прилетел, и клетку убрали. Мы были оба очень довольны: птица благополучно пережила зиму, дождалась весны, а сейчас снова вернулась в свой родной лес. Чего еще лучшего желать.
- Все. Все окончилось благополучно, - сказал я сам себе и спокойно занялся своими делами.
Как всегда, вечером я сидел за столом, печатал на пишущей машинке свой новый рассказ, тут же на машинке сидел и ездил вместе с листом бумаги взад и вперед, взад и вперед мой маленький друг, зеленый волнистый попугайчик. Я тихо разговаривал с ним, а он будто прислушивался к каждому моему слову, наклоняя головку то направо, то налево...
Я рассказывал своему маленькому другу - попугаю, как неожиданно началась и как все-таки благополучно окончилась история Петькиного снегиря, и совсем не знал, что как раз сейчас, в это время, почти в сумерках, Петькин снегирь вернулся обратно к Петьке, но не нашел клетки и устроился на ночь на крыльце, под крышей. Если бы я это знал, я бы тут же побежал к Петьке, поймал бы снегиря и посадил в клетку.
Но ни я, ни Петька ничего не знали... Снегирь спокойно заснул, распушившись, как пуховой шарик, а в это время к живому пуховому шарику неслышно крался наглый кот.
Утром на ступеньках крыльца Петька нашел несколько сизых перышков все, что осталось от удивительной птицы.
УСАТЫЙ РАЗБОЙНИК
Люблю или не люблю я кошек, обыкновенных домашних кошек? Я часто задаю себе этот вопрос и все никак не могу на него ответить.
Скажите, пожалуйста, ну как не любить этих милых домашних животных, что первыми встретят тебя на крыльце деревенского дома и тут же ответят на твое "кис-кис" своим просящим "мяу"...
Нет, домашние кошки удивительно ласковые, милые существа. Так почему же не могу я прямо и сказать: "Да, я очень люблю кошек". А все дело в том, что с домашними котами и кошками я почти все время воюю. Да, да, воюю по самому настоящему, считая этих мяукающих лицемеров пронырами и даже разбойниками.