– Кого?
Голос Клостергейма отдавался эхом:
– Того, кто искал и нашел Грааль. От кого пошел ваш семейный девиз.
Я пожал плечами и предложил зайти в дом. Огонь все еще догорал в камине, и я ощутил вдруг непривычный прилив ностальгии, вспомнив, как мы когда-то праздновали Рождество всей семьей. Только саксонцы умеют так веселиться на Святках. В те времена, когда мои мама, отец и братья были еще живы, к нам приезжали друзья из замка Оши в Шотландии, из Миренбурга, Франции и Америки, они привозили родню, и все весело проводили время, наслаждаясь уютом и гостеприимством. Война все разрушила. И вот я стою у камина с почерневшей дубовой полкой и смотрю, как от умирающего печального огня поднимаются струйки дыма. Изо всех сил стараюсь вести себя, как надлежит радушному хозяину, с двумя господами в черном, приехавшими отобрать мой клинок, в чем я окончательно убедился.
– «Исполняй свое дьявольское дело!» – прочел Клостергейм надпись на гербе над очагом. Я всегда считал ее вульгарной и давно бы убрал, если бы для этого не требовалось снести всю стену. Очередная готическая чушь с алхимическими символами и мрачными украшениями, которые, если верить тому, что пишут о них в книгах, раньше имели совсем другое значение.
– Вы все еще следуете этому девизу, граф?
– С этим девизом связано не меньше легенд, чем с клинком. К сожалению, как вы знаете, к нашему семейному проклятию – альбинизму – предки не всегда относились терпимо, некоторые считали его позором и пытались стереть все упоминания об альбиносах, подобных мне, и обо всем прочем, что казалось им хоть немного странным. Должно быть, они тоже верили, что, сжигая книги, смогут уничтожить неприятную правду. Похоже, все мы в Германии отчасти склонны к этому. Так что достоверной информации почти не осталось. Насколько я понимаю, девиз этот всегда предполагал некоторую иронию.
– Возможно.
Клостергейм иронией, по всей видимости, не проникся и все воспринимал в лоб.
– Значит, вы потеряли чашу? Грааль.
– Мой дорогой лейтенант, в Германии у каждого древнего рода есть своя легенда о Граале и чаша, которая его символизирует. И в Англии то же самое. У короля Артура Камелотов больше, чем титулов у Муссолини. Но все они созданы в девятнадцатом веке, когда вернулся интерес к готике. Расцвет романтизма, знаете ли. Народ пытается заново придумать собственную историю. Вы наверняка и сами слыхали с полдюжины подобных легенд. Вольфрам фон Эшенбах, например, считал, что чаша была из гранита. Лишь некоторые датируют ее старше 1750 года. Могу себе представить, что, раз уж вы и Вагнера заставили служить своим идеям, ваш вождь наверняка нуждается в подобных символах. Но если эта древняя чаша когда-либо и хранилась в нашей семье, то давно пропала.
– Согласен, подобные ассоциации просто смешны. – Гейнор придвинулся поближе к огню. – Но мой отец помнит, как твой дед показывал ему золотую чашу, которая соединяла в себе свойства стекла и металла. Он говорил, она казалась теплой и почти живой.
– Если такая семейная тайна и существовала, кузен, то меня в нее не посвятили. Мой дед умер вскоре после заключения мира. Он никогда не доверял мне своих секретов.
Клостергейм нахмурился, словно решая, верить мне или нет. Гейнор же явно сомневался.
– Если кто из фон Беков и должен знать о подобных вещах, так это ты. Твой отец погиб из-за своих ученых занятий, а ты прочел все книги в библиотеке. Фон Аш передал тебе все, что знал. Да ты, кузен, и сам почти музейный экспонат. А это все-таки лучше, чем быть клоуном в цирке.
– Что правда, то правда. – Я взглянул на жуткие «охотничьи» часы на каминной полке и попросил меня извинить. Пора было откланяться.
Гейнор применил весь свой шарм, чтобы загладить ситуацию, когда понял, что оскорбил меня, но его замечание обидело меня не больше, чем весь этот разговор с ним и Клостергеймом. Подобной грубости в нем я раньше не замечал. Что ж, с волками жить, по-волчьи выть. Именно так он и собирался выживать.
– Но мы же еще не закончили дела, – сказал Клостергейм.
Гейнор отвернулся к огню.
– Дела? Так вы приехали по делу? – я притворился, что удивлен.
Гейнор ответил тихо, даже не взглянув на меня:
– Берлин принял решение. О германских реликвиях.
– Берлин? То есть Гитлер и компания?
– Подобные вещи их завораживают, кузен.
– Они символизируют могущество древней Германии, – резко произнес Клостергейм. – Представляют все то, что утратила германская аристократия, – живую кровь отважного, воинственного народа.