Я увидела бледное, не совсем здоровое лицо. Он оказался моложе, чем можно было судить по рукам. Под глазами набрякли вены, губы были странного синеватого цвета, словно он ел чернику. Белая борода спускалась почти до груди, наверное, он подворачивал ее под маску; седые волосы лежали на плечах. Лицо, как ни странно, выглядело довольно добрым, а вокруг глаз лучились морщинки, словно он часто смеялся. Когда он улыбнулся, глаза блеснули, и я чуть не отпрыгнула. Даже в самых обычных жестах мне уже виделись угрозы.
– А у тебя дети есть? – слова вырвались сами собой, я даже подумать не успела.
– А! – протянул он, откидываясь в кресло. – Дети. Тут вот какое дело. Прошло уже века два с тех пор, как умер мой последний ребенок, юная леди.
– Значит, ты старше, чем выглядишь.
– Ну, если тебе так угодно. Так на сколько лет я выгляжу?
– Примерно на шестьдесят, – сказала я.
Он фыркнул, будто кот.
– Шестьдесят? Тебе, должно быть, кажется, что это очень много.
Вообще-то нет, учитывая возраст бабушки, но я не собиралась ему отвечать.
– И от чего умерли твои дети?
– Ну… – протянул он. – В основном от старости. Видишь ли, им не хватало генов.
– Почему это?
– Потому что они требовались мне. Мы заботимся о себе, насколько это возможно. Поэтому многие заводят детей. Они помогают сохранить молодость. Несколько сот лет они давали мне возможность остаться молодым. Но, к сожалению, пришло время, когда даже гены моих потомков не могли мне помочь. Полагаю, пора уже смириться с собственной смертью.
– Хорошая мысль, – одобрила я. – Мои друзья все равно не хотят видеть тебя в живых по разным причинам.
Он усмехнулся.
– Сомневаюсь, сомневаюсь… У меня столько премудрости, которой они могли бы воспользоваться. Хотя я и не дам им такой возможности. Я верен королю и моей стране.
Я ему не поверила, но ничего не сказала. Барон Боус-Юнге взял со стола колокольчик и позвонил два раза. Тут же в комнату вошла обнаженная рабыня. Красивая женщина, которая не смотрела на наши лица – ее научили избегать зрительного контакта. Он что-то сказал ей, и вскоре еще две рабыни, несомненно, состоявшие в родстве с первой, принесли подносы. Они поставили их на специальный столик и налили что-то в два лабораторных стакана, разложили на тарелках неправильной формы нечто вроде маленьких пирожных и больших жирных пышек. Пахло очень вкусно, словно мы собрались пить чай у нас дома. Рот наполнился слюной, а на глаза навернулись слезы. Но я не собиралась показывать ему, что плачу. Я вдруг опять сильно затосковала по родителям, чего мне совсем не хотелось – это делало меня беззащитной. Я изо всех сил пыталась остановить слезы.
Почти сочувственно он передал мне тарелку с выпечкой и стакан, в котором, готова поклясться, был самый обычный чай. Но в тот момент я не могла ни есть, ни пить.
– Они не отравлены, – сказал он.
– С чего бы им такими быть, – буркнула я в ответ. – Тебе или кому-нибудь из твоих солдат и так легко меня убить.
Ответ ему, похоже, понравился.
– Твой дух как раз таков, как я и ожидал. Ты истинная дочь своей матери. И так же умна. Твой народ должен гордиться тобой.
Самым умным в нашей семье был Альфи.
– Вы еще с моим братом не встречались, – сказала я. И начала есть, хотя бы для того, чтобы скрыть свое состояние.
– Надеюсь скоро встретиться. Наши союзники его сейчас разыскивают. Мы уверены, что он в здании.
От этих слов я вздрогнула. А затем вспомнила достаточно, чтобы помалкивать. Может, это тот «брат», о котором упоминал Хуон? Джек Д’Акре? Смешное имя. Я еще не видела, как оно пишется. Кажется, Хуон произнес его как «Жак Дакрэ». По-французски. Но, с другой стороны, тут все звучит немного по-французски. Мне очень хотелось выяснить, что они (как им кажется) знают. Я и так выдала слишком много информации в тронном зале и не могла упустить единственный шанс направить их по ложному пути.