Обычно добродушная, мадам, если уж ее рассердят, приходила в совершенное бешенство. А эта история задела и возмутила ее до глубины души. Какая безграничная подлость со стороны Блохи так одурачить ее этим парнем с кирпичного завода — ее, мам Спеккбом, у которой в этих делах был такой верный взгляд! — и с кем — с этим консулом Витом! Нет, ничего не скажешь, Эльсе проявила самую черную неблагодарность и оказалась хитрым, фальшивым и изолгавшимся существом!
Блоха долго стояла в темноте на улице, пока не собралась с мыслями. Сначала она поплакала, но потом перестала, чтобы обдумать то, что произошло. Больше всего она боялась, что мадам не станет молчать, и тогда все узнают об этой истории.
На улице было холодно и ветрено, а она была без пальто. Она решила пойти к подруге, служившей неподалеку, и подождать немножко — возможно, мадам одумается.
Блоха провела ночь у подруги, а на следующее утро направилась к дому мам Спеккбом. Но мадам увидела, как она спускалась с холма, и захлопнула перед нею дверь.
Лишь тогда Эльсе поняла, что ее выгнали всерьез. Несчастье обрушилось на нее с такой силой, что, казалось, ей не вынести это. Нагнув голову, рыдая, она пошла, не разбирая пути, и оказалась в самых узких улочках приморской части города.
Тут ей встретилась та самая приветливая женщина, которая много раз заходила к ней.
— Бедняжка Эльсемур,[11] — сказала она, — чем тебя обидели? Пойдем ко мне, я живу тут совсем рядом, там тебе будет хорошо-хорошо, и никто не обидит тебя. Пойдем же, детка.
Эльсе стало несказанно приятно от этих приветливых слов, и она охотно пошла за ней.
Крохотный домик, в котором жила эта женщина, был зажат двумя огромными пакгаузами, принадлежавшими консулу Виту. Женщина ввела ее в очаровательную маленькую комнатку, окна которой выходили на гавань. За комнаткой находилась еще более крохотная и еще более очаровательная спаленка.
— Вот здесь ты можешь жить, сколько захочешь, — сказала женщина, ласково потрепав ее по плечу. — Я так давно ждала, что ты придешь.
Эльсе в общем даже не была особенно поражена.
В ее грезах, когда она мечтала под музыку Ширрмейстера, случались даже и более удивительные вещи. Потрясения последних событий спутали в ее сознании действительность с вымыслом, так что она уже ни в чем не сомневалась, ни о чем не спрашивала, а поплыла по течению, радуясь спасению от страшного чувства заброшенности, которое ей пришлось испытать.
Лишь когда приветливая женщина, меняя ей чулки — в комоде были приготовлены чулки, — совсем мимоходом упомянула имя консула Вита, Эльсе кольнуло подозрение. Она поднялась с дивана и хотела убежать.
Но женщина удержала ее и очень тепло заговорила о добром консуле, рассказала о нем много хорошего; а кроме того, — куда ей было бежать?
Блоха легла на диван, а когда вскоре добрая женщина внесла покрытый белой скатертью поднос с кофе, яйцами и белым хлебом, она села за стол и с интересом стала смотреть на лодки, плывущие по бухте…
Здесь Эльсе прожила осень и зиму. Ей было хорошо. Понемногу она привыкла к консулу — он был добр и мил. Выходила она очень редко: у нее было несколько знакомых, с которыми ей было страшно стыдно встретиться. Другие, напротив, останавливались и заговаривали с ней, оглядывали и ощупывали все, что на ней было, и эта их зависть была для нее как бы вознаграждением. Но фрекен Фалбе она так боялась, что бросалась бежать, едва завидев ее в другом конце улицы.
И все же еще больше она боялась Свенна. Она знала, что после того, как работа на кирпичном заводе к осени кончилась, он переехал в город. Однажды вечером она заметила, что он идет за ней по Прибрежной улице. Она торопливо добралась до дома и заперлась. Вскоре она услышала, что он возится с замком и вполголоса зовет ее. Но она не шевелилась и не отвечала, и он ушел.
Но через несколько дней он совершенно неожиданно оказался у Эльсе в комнате. Она бросилась к двери спальни, чтобы запереться там. Свенн между тем стоял не двигаясь, и осматривался. Он изменился. Лицо у него уже не было такое красивое и загорелое, как летом, и Блохе было хорошо видно, что в последнее время он много пил.
— Я все знаю, Эльсе, — начал он, — но это ничего. У меня с лета осталась еще сотня крон. Если хочешь быть со мной, мы поженимся и уедем к моему дяде в Арендал, там мне обещали работу.
Эльсе опустила ручку двери. Ей больше не было страшно, она стыдливо опустила голову и сказала:
11
«Мур» (собственно «мать») прибавляется в норвежском языке к женским именам для придания им ласкательного оттенка.