Она не могла отвечать, да она даже и не пыталась. Не дожидаясь ее ответа, фрекен Фалбе продолжала:
— Уходя, я сказала Кристиану, что если встречусь с тобой, я приведу тебя к нам домой. В шесть часов я буду дома: мне надо только зайти на мельницу навестить больную женщину. А потом мы попьем вместе чаю и съедим рождественскую кашу. Ты можешь остаться переночевать у нас — я постелю тебе на диване в столовой.
Эльсе сжала ее руку. Они стояли за высокой каменной лестницей. Там было совсем темно. Фрекен Фалбе обняла ее за талию:
— Ну, обещай же мне, что ты наверняка придешь, Эльсе!
— Да, фрекен, я приду, — ответила Эльсе и подняла глаза.
— Спасибо, ты — умница, — радостно воскликнула фрекен Фалбе. — А теперь иди ко мне домой. Уже шестой час — я слышу, как звонят в церквах. Я тоже скоро приду. Кристиан дома, у нас уютно и тепло. Скажи ему, что я скоро вернусь!
С этими словами она торопливо ушла. Она была так счастлива, что почти бежала.
А Блоха медленно поплелась в глубь города, стараясь по возможности держаться в тени. Чтобы добраться до Ковчега, ей нужно было пройти через фешенебельную часть города, где газовые фонари попадались чаще и где, кроме того, витрины магазинов сияли в этот вечер вовсю.
Поэтому она пустилась в обход через парк. Ей пришлось пройти возле самой церкви. Одна из боковых дверей была открыта, и Эльсе, повинуясь странному желанию, скользнула внутрь и села на скамейку возле одной из массивных колонн.
Вначале сильный звук колоколов, звонивших в башне, наполовину оглушил ее. По постепенно уши ее привыкли к этим звукам, и ей начало казаться, что могучий звон, перекатывающийся волнами под высокими сводами, успокаивает ее и уносит на своих крыльях.
Поодаль у кафедры на коленях ползали несколько поломоек. Они поставили на пол свечи и, вымыв часть пола, передвигали их. Наверху на хорах светил фонарь, поставленный рабочими, которые возились с отоплением.
Блоха уже давно не бывала в церкви, и она была потрясена, вновь увидев это священное место в колеблющемся полумраке и услышав торжественный звон колоколов.
Еще час тому назад она думала лишь о том, чтобы достать себе чего-нибудь поесть или, еще лучше, выпить. Ведь она голодала уже много недель — как голодают те, кто съедает немного хлеба и соленой рыбы, когда повезет, а в остальном поддерживает свою жизнь пивом и водкой.
Сегодня у нее во рту не было еще маковой росинки, но она забыла об этом, она совсем забыла об этом после первого же слова фрекен Фалбе.
Еще был на свете человек, который мог так говорить с ней!
В ночи унижений, в которой она так долго брела, появился проблеск. Вновь всплыли воспоминания о прежних чудесных днях ее жизни, воспоминания, которых она теперь боялась и которые стремилась утопить в вине. Но сейчас они уже не причиняли ей боли. Теперь она могла сидеть в полутемной церкви и вспоминать свою маленькую каморку у мадам Спеккбом. Ибо фрекен Фалбе сняла с нее самое тяжелое в ее позоре. Она почувствовала себя так, словно ее дочиста вымыли с ног до головы, — и при этом она с радостью думала о рождественской каше.
А колокола, звонившие сначала приглушенно и как бы где-то наверху, зазвучали теперь гулкими, сильными ударами, наполнившими церковь, так что загудело в ушах. Одна из поломоек подвинула в этот момент свою свечу, и тут над кафедрой показались резные головы.
Эльсе обвела взглядом все закоулки церкви, освещенные слабым светом, — высокие своды, где среди резных каменных цветов и листвы смутно виднелись новые головы.
Наконец ей стало казаться, что звучные удары колоколов исходят из кафедры, освещенной совсем как в те времена, когда она, дрожа, сидела рядом с мам Спеккбом, а пастор метал громы на грешников, обрушивая на головы слушающих суровые слова об аде и судном дне. И вот теперь все эти суровые слова попрятались там и сям среди каменных цветов и высовывали свои головы, чтобы посмотреть, здесь ли она.
Из люка в полу хоров вылез какой-то человек, взял фонарь и пошел по направлению к ней. На белой стене взметнулась его тень, подобная огромному черному дьяволу, который пришел, чтобы забрать ее. Она видела, как он приближается. Страх сковал ей ноги, она не могла подняться со скамьи, она была накрепко привязана — заперта — заперта одна в церкви; и вот он приблизился, фонарь метнулся, колокола заревели ей в уши. Как безумная, она вскочила с криком и бросилась бежать, он кинулся следом за ней, тысячи голов и пальцев потянулись к ней — вот она… вот… она бросилась к дверям, они были открыты, она уже на улице, она спасена, ей кажется, что она спасена от когтей дьявола…