В конце концов ее отец согласился на это. После встречи с Керри и получения заверений от последнего в том, что он и его жена будут хорошо присматривать за его дочерью, капитан Болье связался с командиром летчика и только потом отпустил ее — при условии, что она будет дома как штык к 11 часам. Следующий день был учебным.
Она была одета в сине — белое платье — матроску, белые носочки и белые туфли. На проигрывателе стояла пластинка с песней Бренды Ли «Sweet Nothing…s», когда она вошла в комнату, и Рексу показалось, что она само воплощение миловидности. Элвис сидел в кресле, небрежно перекинув одну ногу через подлокотник. Он был одет в желтовато — коричневые слаксы и красный свитер и курил одну из своих маленьких сигар. Для Рекса было очевидно, что Элвис сражен наповал, но четырнадцатилетняя девушка остановилась, замерев в оцепенении на пороге.
«Когда Керри подвел меня к нему, Элвис встал и улыбнулся.
— Ну, — сказал он, — что у нас тут?»
— Элвис, — объявил Керри, — это Присцилла Болье, девушка, о которой я тебе рассказывал.
Мы поздоровались за руку, и он сказал: «Привет, я Элвис Пресли», но затем повисло молчание, пока Элвис не попросил меня сесть рядом с ним, а Керри тогда отошел в сторону.
— Так — так, — сказал Элвис. — Так ты ходишь в школу?
— Да.
— Ты в каком классе? Ты уже заканчиваешь школу?
Я покраснела и ничего не ответила, не желая раскрывать, что я всего только в девятом классе.
— Ну, так заканчиваешь? — настаивал он.
— В девятом.
— Что в девятом? — Элвис выглядел озадаченным.
— Классе, — прошептала я.
— Девятом классе, — повторил он и рассмеялся. — Да ты еще совсем маленькая.
— Спасибо, — отрезала я. Даже Элвис Пресли не имел права говорить мне такое».
Он играл для нее на рояле и пел некоторые из своих собственных песен, но также, к ее большому удивлению, знаменитые и выразительные вещи, вроде хита 1953 года Тони Беннета «Rags to Riches» и популярного гимна Махалии Джексона «I Asked the Lord», а вместе со всеми балладу Эрла Гранта «The End». Из того, как он смотрел на нее, было ясно, что он пытается произвести на нее впечатление, но она совершенно не знала, как реагировать на это, и оглядывала комнату, рассматривала постер Брижит Бардо, смотрела на всех этих взрослых людей, искавших его внимания и одобрения. Он повел ее в кухню, где она познакомилась с его бабушкой, а он съел первый из пяти сандвичей с грудинкой, намазанной горчицей. Она пыталась найти темы для беседы, но это как — то не имело значения, ему, казалось, просто хотелось излить ей все свои чувства, и когда Керри пришел в комнату и сказал, что пора ехать, Элвис умолял ее остаться еще немного. Когда Керри объяснил, что она не может, Элвис сказал, что, может быть, она смогла бы приехать снова, но Присцилла сомневалась, что он будет помнить ее, да и в любом случае она не попала домой до двух часов ночи из — за непроницаемого тумана, который задержал их по дороге в Висбаден.
Только спустя несколько дней она получила еще один звонок от Керри: Элвис хочет видеть ее снова. Она не могла поверить в это; кроме того, это вызвало некоторое возмущение у остальных домочадцев, однако ее родители в конечном итоге согласились отпустить ее, и не успела она опомниться, как снова очутилась в доме на Гётештрассе. В этот раз было очевидно с самого начала, что Элвиса влечет к ней: после того, как он сыграл на рояле и спел для нее, он сказал: «Присцилла, я хочу быть с тобой наедине». Она огляделась вокруг — поблизости от них никого не было.
«— Мы и так наедине, — нервно сказала я.
Он придвинулся ближе, прижав меня спиной к стене.
— Я имею в виду, по — настоящему наедине, — прошептал он. — Ты поднимешься со мной в мою комнату?
Этот вопрос привел меня в панику. Его комнату!..
— Милая, ничего не бойся.
Говоря это, он гладил мои волосы.
— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого, я не причиню тебе вреда. — Его голос звучал абсолютно искренне. — Я буду обращаться с тобой как с сестрой.
Смущенная и растерянная, я отвернулась.
— Пожалуйста».
Она поднялась наверх вперед него — так будет «лучше выглядеть» — и обследовала его комнату, найдя небрежно разбросанные письма от Аниты и других девушек, осмотрев его книги и пластинки, все его мундиры, едва ли не задыхаясь в ожидании его появления. Наконец, после того, как, казалось, прошла вечность, он появился, скинул пиджак, включил радиоприемник и сел на кровать. Почему она не сядет с ним рядом? — спросил он, в то время как она представляла себе все немыслимые продолжения, но ее покорили его нежность, его искренность, его глаза, и они увлеклись разговором, не заметив, как пришло время расставаться. Он был в точности как она, он чувствовал точно так же, как и она, внутри «он был всего лишь мальчишка, он боялся, он не знал, сложится ли у него карьера или нет, он не знал, вернется ли он к своим поклонникам, он был обнажен, он был уязвим». В конце вечера он поцеловал ее на прощание, и она отчаянно вцепилась в него, не желая его отпускать. Ему пришлось отрывать ее от себя. У них много времени впереди, сказал он ей, целуя ее в лоб и впервые называя «малышкой».