Рекс, со своей стороны, терзался чувством вины. Порвав с Элизабет после череды размолвок и недоразумений, он наконец снова сошелся с ней как раз за неделю до назначенного отъезда. Но тут заболела бабушка, и Элизабет пришлось взять на себя заботы по сборам, так что у них оставалось еще меньше времени друг для друга, чем обычно, ведь нужно было упаковать две дюжины чемоданов разного размера и свыше двух тысяч пластинок. В присутствии Элвиса они только и могли позволить себе, что мельком взглянуть друг на друга. Они понимали, что если оба будут работать на Элвиса, то вряд ли смогут продолжать свои отношения, но Элизабет была не намерена возвращаться к своей семье, которая незадолго до этого переехала в Штаты, и каждый пребывал в замешательстве, не зная, чем же все закончится.
1 марта выдалось сырым и серым. На 9 часов утра в клубе для военнослужащих в Рей — Казерне во Фридберге для Элвиса была запланирована пресс — конференция. На ней присутствовали свыше ста репортеров и фотографов, которые забросали Элвиса вопросами, не успел он — одетый в сшитую на заказ форму — войти в дверь с семнадцатиминутным опозданием. По большей части вопросы были обычного рода: что он думает о своих армейских впечатлениях («Я многое узнал»); не планирует ли он жениться в ближайшем будущем («Нет»); ведет ли он дневник («Я не веду дневника, но могу назвать вам любую девушку, с которой встречался, о которой вам захотелось бы знать. Мне хотелось бы написать книгу»); планирует ли он сниматься и записываться? Он даже получил от командира части, генерала Ричарда Дж. Брауна, особый похвальный лист, в котором отмечались «его жизнерадостность и энергия и замечательные лидерские качества».
В общем и целом, это было мастерское, совершенно обезоруживающее представление, единственный признак нервозности Элвиса — постоянное покачивание его ноги под столом. Неприятный момент возник, когда его спросили о дочери капитана военно — воздушных сил Присцилле Болье, которая, по распространенному мнению, считалась его «шестнадцатилетней [sic] подругой». Да, признался он, он встречался с ней довольно часто в последние несколько месяцев, она очень симпатичная брюнетка с красивыми голубыми глазами. «Она очень милая девушка. У нее очень милые родители, и она очень зрелая для своего возраста». Это побудило репортеров броситься к телефонам и немедленно позвонить отцу девушки, который, прежде чем дать какой — либо комментарий, поинтересовался, что именно сказал сержант Элвис Пресли, поскольку не собирался говорить ничего такого, что бы поставило в неловкое положение Элвиса или его дочь. «Здесь нет ничего серьезного, — наконец заявил капитан Болье, после того как ему пересказали слова Элвиса. — Они просто большие друзья. Им нравилось проводить время вместе. Только и всего».
Под конец пресс — конференции Элвис заметил старого знакомого в армейской форме. «Марион!» — выкрикнул он в крайнем изумлении, признав в капитане военно — воздушных сил Марион Кейскер Макиннс, которую он не видел с тех пор, как она ушла из «Сан Рекордз» летом 1957 года и которая теперь служила в Германии. «Марион, — повторил он, когда она подошла ближе, — я не знаю, поцеловать тебя или отдать честь!» «В таком порядке», — ответила бывшая ассистенка Сэма Филлипса, первой оценившая Элвиса на его самом первом лейбле. Когда, немного позже, он увидел, что ее за излишнюю фамилярность с младшим по званию отчитывает армейский капитан, он поспешил объяснить, что не было бы и никакой пресс — конференции, если бы не эта леди. «Капитан ВВС», — ответил армейский офицер, даже не взглянув на нее, как потом вспоминала Марион. «Элвис сказал: «Долго рассказывать, но она не всегда была капитаном ВВС». Затем он взял меня за руку. Он был уверен, что меня не выгонят из армии. Это было очень важно для меня; это был первый и единственный раз, когда Элвис публично дал понять, что признавал роль, которую я сыграла в его карьере».
Звонки по поводу Присциллы продолжали раздаваться целый день напролет. Элвис пообедал и вернулся на короткое время в казарму, чтобы закончить свои дела, но к 17.40 он уже был снова на Гётештрассе и раздавал автографы, появляясь из дома еще несколько раз в течение вечера в попытке успокоить своих едва не бившихся в истерике фанов. Присцилла оставалась с ним допоздна в тот вечер, умоляя его напоследок скрепить их любовь физической близостью. Он сказал ей, что любит ее, и пообещал, что когда — нибудь они так и сделают, когда придет время, но не сейчас, она еще слишком юная. На следующий день она вернулась из Висбадена ранним утром после бессонной ночи, и в 11.10 они оба появились на крыльце дома — их быстро провели мимо толпы визжащих поклонников, некоторые из которых так и не покинули свой пост в течение всей ночи. Затем Элвис на время попрощался с Присциллой и остальными — его отец, бабушка, Элизабет и Ламар летели коммерческим рейсом из Франкфурта позже в тот же день — и сел вместе с другими солдатами в армейский автобус, который доставил их на военно — воздушную базу в Рейн — Мейне.