Ларри и Чарли с самого утра уже приступили к работе, выполнив все указания Вернона. Чарли подрезал и покрасил бакенбарды, а Ларри подстриг и уложил волосы Элвиса, затем они оба приступили к макияжу, пытаясь сделать его лицо насколько возможно привлекательным. Джо распорядился, чтобы вся мебель была вынесена из гостиной, прежде чем в белой машине в сопровождении мотоциклетного эскорта прибыл гроб чуть раньше полудня. Толпа вокруг дома уже достигла количества пятидесяти тысяч человек, и все как один замерли, когда по широким ступеням гроб вносили в дом через главный вход. Некоторые фанаты забирались на деревья, росшие во дворе Грейслендской Христианской Церкви, которая стояла рядом с домом, и в тишине раздавался треск веток под ними.
Гроб был установлен в холле между гостиной и музыкальной комнатой в дальней южной части дома. Семья и друзья имели возможность попрощаться с Элвисом перед началом гражданской панихиды, которая ожидалась после полудня. У Вернона от горя подгибались колени, бабушка была абсолютно подавлена, лишь только Полковник, прибывший из Портленда ранним утром этого дня, напрочь отказался подойти к телу. Насколько помнили окружающие. Полковник никогда ранее не посещал похорон, также никто не припоминал, чтобы он обсуждал смерть и все, что с ней связано. Ему это не было нужно. Ни от кого из находящихся дома не укрылись подробности разговора Полковника и Вернона на кухне, когда он застегивал пуговицы на пиджаке безутешного отца и пытался внушить ему осознание всей серьезности ситуации и необходимость именно сейчас, даже в самый страшный момент траура, устремить свои мысли и действия в будущее. То же самое было, когда Элвис находился в Германии, говорил он, — хищные стервятники уже вьются низко и готовы в любой момент накинуться и захватить все, что по праву принадлежит Вернону и маленькой Лизе — Марии, они мечтают сделать свои миллионы на имени Элвиса, продолжал он. Вернон лишь машинально кивал, когда Полковник страстно доказывал ему, что они не должны терять ни минуты и ковать железо, пока горячо, — даже двухдневное промедление может быть фатальным. Красивое застывшее лицо Вернона отражало непередаваемую тоску и боль; было трудно сказать, понимал ли он хоть что — нибудь из того, что говорил ему Полковник, но он вежливо соглашался с любыми его аргументами и кивал головой. Он понимает, что все будет идти своим чередом. Все будет так же, как и раньше. Он знает и ценит, что Полковник беспокоится об их интересах.
Для гражданской панихиды, которая должна была начаться в три часа дня, гроб с телом был спущен вниз и установлен в фойе прямо под огромной хрустальной люстрой. Белые льняные покрывала были постелены на полу по периметру гроба. Лужайка около дома представляла собой море цветов. Репортеры с места событий описывали происходящее как массовую истерию: «В фойе заходило по четыре человека за один раз, быстро к гробу и обратно в тридцатиградусную жару. Несколько скорбящих поклонников упало в обморок на мраморный пол, их пришлось выносить из дома. На целую четверть мили вниз по улице растянулась скорбная процессия, в которой через каждые несколько ярдов находились помощники шерифа. Терпеливо и скорбно люди медленно продвигались в этом жарком мареве к воротам дома… Огромное количество падало в обмороки из — за жары. Многим давали пакеты льда, они поднимались и становились обратно в очередь, чтобы через какое — то время упасть в обморок опять. По радио постоянно передавали самые известные хиты Пресли, а три полицейских вертолета кружили над особняком. Тридцать сотрудников Национальной охранной службы были вызваны, чтобы помочь восьмидесяти полицейским и сорока шерифам контролировать толпу».
За гробом, окруженным охранниками, во все глаза наблюдал Вернон. Он понимал с тоской, что не сумел сберечь сына при жизни, и как будто пытался оградить его от возможных бед после смерти. Тем не менее одному из кузенов все — таки удалось сделать снимок Элвиса камерой «Микокс», которой его снабдили в редакции National Enquirer. Этого никто не заметил, и Вернон узнал об этом инциденте только после выхода следующего номера с этим фото на обложке. На фотографии у Элвиса чересчур бледное, как будто восковое лицо, но он все еще поразительно красив. Он выглядит умиротворенным, словно наконец — то обрел желанный покой. Таким его мало кто видел при жизни: все знали, что покой был чужд ему, он был постоянно в движении. Преданная ему и при жизни, и после смерти биограф Донна Льюис выразила в своей статье то ощущение, которое возникло у многих его поклонников, — Элвис не был похож на самого себя: «Он выглядел ужасно… Было так больно видеть эту ужасающую перемену. Так больно!..»