Известный всему Мемфису футболист Ред Уэст тот самый, который спас Элвиса во время неприятного инцидента в раздевалке футбольного клуба, в результате чего стал другом Элвиса на всю жизнь, — восхищался этой его внутренней смелостью, стремлением отличаться от других. «Однако он был очень одинок, и мне было его жалко». Ронни Трауту, тоже школьнику, который работал вместе с ним в мебельной мастерской, казалось, что Элвис усиленно трудится над созданием своего нового «я»: «Он ходил в школу в брюках со стрелкой — в то время, как все остальные носили джинсы. А еще он надевал пальто и к нему — шарф, который он повязывал так, как повязывали его кинозвезды. Конечно же; он выглядел среди всех «белой вороной», и люди смотрели на него и думали: «Ну что за странный тип». Казалось, он старался обогнать время и преподнести себя таким, каким он когда–нибудь станет. И вот еще что я заметил: походка у него была такая, будто он не расстается с пистолетом, будто он готов выхватить его в один миг. Это действительно выглядело странно.
А вот как я узнал, что он умеет играть на гитаре… Наш мастер, мистер Уиддоп дал нам задание: принести из дома что–нибудь деревянное, что нуждалось в починке. Мистер Уиддоп оценит степень ущерба, а мы за шесть недель должны были под его руководством привести этот предмет в порядок. Элвис притащил гитару. И он все возился с ней — сначала счистил старый лак, потом заделал какую–то трещинку, потом принялся ее полировать, покрывать лаком, и в конце концов она стала выглядеть как игрушка. А потом он натянул струны и начал ее настраивать. Ну, естественно, кто–то из ребят спросил: «Эй, а ты играть на этой штуке умеешь?» А он ответил: «В общем–то, нет. Знаю только несколько аккордов — меня дядя научил». Тогда парни попросили: «Сыграй что–нибудь для нас», а он принялся отказываться. Ну, кто–то схватил его сзади за руки, парни вытащили у него из кармана ключи от машины и заявили, что не отдадут, пока он им не сыграет. И он сказал: «Ладно, только я не очень–то хорошо это делаю». И он начал наигрывать мелодию, которую сегодня вряд ли кто помнит — «Under the Double Eagle», и играл очень здорово. Я был просто поражен — я сначала думал, что это не его гитара, что он просто у кого–то ее взял для починки».
Его решимость быть собой — и не похожим на других — росла. Он начал носить короткую черную куртку–болеро, купленную в магазине Лански, и черные брюки с лампасами, в которых, как кто–то сказал, он выглядел подобно официанту из придорожной забегаловки. И он постоянно возился со своими волосами — причесывал, укладывал, мазал их какими–то гелями и муссами, совершенно не обращая внимания на то, что за ним наблюдают учителя и соученики. «И в конце концов все мы привыкли и к этой его дурацкой прическе, и к бакам», — вспоминает мисс Скривенер. А однажды он завил волосы и заявился в школу с вопросом: а не похож ли он так на Тони Кертиса?
Он заливал в «Линкольн» пару галлонов бензина и ездил по городу — в одиночку или с кузенами Джином или Бобби — они ездили в закусочную «Барбекю Леонарда», в аптеку, где Джин присматривал за аппаратом по разливу газированной воды, каждый вечер он заезжал на работу к матери в больницу Св. Иосифа, а пару раз они с Джином ездили аж в Тьюпело — повидать старых друзей. Возможно, он посещал и шоу Midnight Ramblers в театре «Хэнди». Там все бывали. И всей компанией они отправлялись воскресными вечерами в цветной квартал в Орэндж Маунд на вечернее шоу, на которое допускались только белые. Здесь выступали Эдди «Клинхед» Винсон, Айвори Джо Хантер, Вайнони Харрис, даже Диззи Гиллеспи, а также местные знаменитости вроде Бобби «Блю» Бланда, Литтл Джуниора Паркера или комики Руфус (Томас) и Боуне. Кто знает, ездил ли Элвис с ними — или лежал дома на своей кровати и слушал Дьюи Филлипса, путешествуя в мечтах там, куда заносила его музыка? Но известно, что он в одиночку отваживался на поездки в Овертон–парк — помимо прочего, там был и зоопарк, в котором он бывал в детстве (его дядя Ной возил туда ребятишек Восточного Тьюпело на своем автобусе). «Именно там, — вспоминал он позднее, — я дал свой первый концерт. А тогда я ездил туда послушать большие оркестры. Я во все глаза смотрел на дирижера, слушал музыку — больше всего меня поражало то, что эти люди могли часами исполнять музыку, и все это время дирижер даже не смотрел в ноты… В семнадцать–восемнадцать лет у меня были записи Марио Ланца, и я слушал записи Метрополитен–опера. Я просто любил музыку. Всякую музыку».