Периодически ставлю будильник на час-два ночи и созваниваюсь с главврачом дома ребенка. У Элечки все хорошо, повеселела. Хотя скучает по Тае и всё спрашивает, когда придет "мама". А та пропала со всех радаров с тех пор, как вернула Элю. О подписанном отказе в доме ребенка узнали позже, из органов опеки. Думаю, сейчас Тая очень переживает, и ей нужно время, чтобы переработать свой отказ. Только Элю жалко. Снова из ее жизни исчез кто-то. У Таи вроде договоренности с д/р, что она подготовит рентгеновские снимки и будет заниматься оформлением поездки Эли в Питер. Я с домом ребенка тоже параллельно веду переговоры по этому поводу. Пока все упирается в рентгеновские снимки, а Тая ушла в несознанку. Ну да подождем.
Поиски уполномоченного доверенного лица во Владивостоке понемножку двигаются, жду новостей. Хоть бы нашелся хороший человек, который с душой занялся бы делом и искренне хотел бы помочь. Одна замечательная девушка из Приморья, которая и сама в детстве была усыновлена и сейчас активно помогает детям находить семьи, меня невзлюбила. Жаль. Помощь ее была бы очень кстати: она глубоко сведуща в усыновительских вопросах в их регионе. "Не любит" она меня, так как я "иностранный усыновитель". Мол, ИУ – процесс долгий и мутный, и из-за таких, как я, дети сидят по году-два в детских домах и ждут неизвестно чего, в то время как местные давно бы их уже разобрали. Ну да, ну да. А остальных детей им взять, конечно, никак. Надо сначала тех, на кого идет процесс иностранного усыновления. Да, ИУ дольше и сложнее, чем российское усыновление, да вот только детей, к сожалению, хватит на всех с лихвой и ещё останутся. Ну да я не обижаюсь. Это не личная неприязнь, а общая и основана на переживании за детей.
Позвонила вчера ночью регоператору Приморского края, выяснилось, что она в отпуске до 5 ноября. Поговорила с ее замом:
– Так и так, я гражданка Германии, хочу удочерить такого-то ребенка.
– Мы с Германией не работаем!
– Да, я знаю, я с вашей коллегой в прошлый раз договорилась, что я буду искать агентство, которое согласится работать с Вашим регионом. Так вот, я его нашла.
– Хм, хорошо, пусть тогда Ваше агентство получает аккредитацию в России.
– Оно уже аккредитовано в России.
– Ээ.. Ммм.. Ну тогда пусть оно готовит досье на вашу семью и присылает к нам своего представителя. Но все это только с моей коллегой, которая будет 5 ноября.
И то хлеб. Идем дальше, полет нормальный.
20 октября 2014. ШПР, блок второй.
В очередной из записей дневника загадала себе цифру 99 в надежде, что на девяносто девятой напишу, что "Эля дома". 99 – это так, с большим запасом (надеюсь). Видимость конечности пути придает сил.
Второй блок ШПР, на который мы на днях съездили, был поинтереснее. Говорили, например, об основных типах реакции человека на стресс: убежать, атаковать или заморозиться. У детей с травмой часто срабатывает третий вариант. И замороженный послушный ребенок ничуть не лучше агрессивного, а может, и хуже. В любом случае, это индикатор стресса, и с ним необходимо работать.
Особенно впечатлил один мужчина, которого пригласили к концу занятий, дабы после всех лекций на темы адаптаций, травм и так далее показать, что "все будет хорошо". Миролюбивый, позитивный и юморной дядька. Трудно представить его другим и что все у него было по-другому. Он из Кореи, а усыновила его немецкая семья в возрасте 7 лет. В детском доме у них было тяжко: дети голодали, за любую провинность их били палками. Мальчик часто сидел на огромной лестнице и смотрел на закат, мечтая, что когда-нибудь уедет жить в новую семью в Америку. Почему именно Америка, он и сам не знает – такой был образ идеального будущего. Однажды его обстригли налысо, помыли, одели, посадили в самолет и отправили одного в приемную семью. Такие были заведены порядки 30 лет назад. Мальчик приземлился в "Америке", но Рая не наступило. А была тяжелая адаптация. За 2 недели он не раскрыл рта, и бедные родители решили, что ребенок глухонемой. Потом он заговорил, но на протяжении многих лет изводил своих близких. Сейчас об этом весьма сожалеет и рассказывает о семье с огромной теплотой и любовью. Но тогда, как он говорит, задавал своими безумными поступками из раза в раз один и тот же вопрос: "Вы мои родители? Я ваш ребенок?". Проверки родительской любви перестал устраивать только лет в 20. А окончательно расслабился и принял себя и свое прошлое лет в 30. Сейчас ему под 40, семья, дети, и все у него хорошо. Как-то он посещал Корею и нашел кого-то из бывших "соратников" по детдому. Пришел в тихий ужас от того, какими они стали – жесткими, злыми, и с опустевшими глазами. Им повезло меньше. Нашел свой бывший детский дом, который давно снесли и лишь чудом уцелела та самая лестница. Только оказалась она совсем не такой большой… Аудитория прониклась, задавали дяденьке много вопросов и внимали с жадностью его советам о том, как справиться с адаптацией или как найти подход к ребенку.