- Бедная Генриетта! - заметила мисс Эббот. - Как будто я имею право осуждать ее! Или кого бы то ни было.
И, не ответив на вопрос Филипа, она пошла навестить больную.
Филип удрученно поглядел ей вслед и так же удрученно уставился в окно. Все волнения прошли - дознание, недолгая болезнь Генриетты, его собственный визит к хирургу. Он выздоравливал телом и душой, но выздоровление не принесло ему радости. В зеркале, висевшем в конце коридора, он видел свое осунувшееся лицо, ссутулившиеся плечи, стянутые перевязью. Жизнь была грандиознее, чем ему казалось раньше, но еще менее наполнена. Раньше он видел спасение в напряженной работе, в стремлении к справедливости. А теперь понял, как мало они помогут.
- Поправляется Генриетта? - спросил он. Мисс Эббот уже вернулась.
- Скоро она станет прежней Генриеттой, - последовал ответ.
После острой вспышки болезни и раскаяния Генриетта быстро возвращалась в свое нормальное состояние. На какое-то время она, по ее выражению, была «абсолютно выведена из равновесия», но очень скоро ей стало казаться, что, кроме смерти бедного малютки, все в полном порядке. Уже она говорила о «несчастном случае», возмущалась тем, что «когда хочешь сделать лучше, то непременно ничего не удается». Мисс Эббот устроила ее поудобнее и ласково поцеловала. Но ушла от нее с ощущением, что Генриетта, как и ее мать, считает дело законченным.
- Мне ясно видится дальнейшая жизнь Генриетты и, частично, моя собственная, но как будете жить вы?
- Состон и работа, - ответила мисс Эббот.
- Нет.
- Почему? - спросила она, улыбаясь.
- Вы для этого слишком много повидали. Вы видели столько же, сколько я, а сделали несравненно больше.
- Какое это имеет значение? Конечно же, я поеду в Состон. Вы забываете о моем отце. И даже если бы не было его, меня держат сотни других связей: мой приход, я его бессовестно забросила, вечерние классы, Сент-Джеймс...
- Какая чушь! - взорвался он, чувствуя потребность высказаться наконец. - Вы слишком хороши для этого, вы в тысячу раз лучше меня. Вы не должны жить в этой дыре. Ваше место среди людей, которые способны понять вас. Я забочусь и о себе: я хочу видеть вас как можно чаще, снова и снова.
- Разумеется, мы будем встречаться в каждый ваш приезд в Состон. Надеюсь, вы будете наезжать часто.
- Этого недостаточно. Кому они нужны - отвратительные встречи, когда вокруг куча родственников? Нет, мисс Эббот, этого мало.
- Мы можем переписываться.
- Вы будете мне писать? - воскликнул он в порыве радости. Иногда мечты казались ему такими реальными...
- Непременно.
- Все равно, и писем недостаточно... Да вы и не можете вернуться к прежней жизни, как бы ни хотели. Слишком многое пережито.
- Я знаю, - печально ответила она.
- Не только боль и горе, но и чудесные события. Башня на солнце, помните? И все, что вы мне тогда говорили. Даже театр. И следующий день - в церкви. И наши свидания с Джино.
- Все чудесное кончилось, - возразила она. - Ничего не вернешь.
- Не верю. Во всяком случае, для меня не кончилось. Самое чудесное, быть может, впереди.
- Чудесное кончилось, - повторила она и с такой тоской посмотрела на него, что он не посмел ей возразить. Поезд вползал на последний подъем, приближаясь к колокольне Айроло и входу в туннель.
- Мисс Эббот, - пробормотал он торопливо, словно их откровенный разговор должен был вот-вот оборваться, - что с вами? Мне казалось, я вас понимаю, на самом же деле - нет. Те два первых восхитительных дня в Монтериано я понимал вас так же ясно, как вы понимаете меня и по сей день. Я догадывался, почему вы приехали, почему перешли на другую сторону, я и после наблюдал ваше необыкновенное мужество и сострадание. А сейчас вы то откровенны со мной, как раньше, то отгораживаетесь от меня. Ведь я обязан вам слишком многим - жизнью и не знаю еще чем. Мне тяжела ваша неоткровенность. Вы не можете опять замкнуться, снова стать загадочной. Я приведу ваши собственные слова: «Не будьте так загадочны, сейчас не время». И еще: «Я и моя жизнь там, где я живу». В Состоне вы жить не должны.
Он наконец расшевелил ее. Она быстро прошептала как бы сама себе: «Большое искушение...» Эти два слова повергли его в бурную радость. Какое искушение она имеет в виду? Неужели все-таки сбудется самое прекрасное на свете? Быть может, Юг, который вызвал сначала долгое отчуждение между ними, вовлек в трагические события, под конец свел их вместе? Этому способствовал смех тогда в театре, серебряные звезды на лиловом небе, фиалки прошлой весной; способствовало горе и даже нежность, испытанная по отношению к другим.