Порепетировать в актовом зале во вторник нам не удалось. 11 «А» занял его раньше нас, а ждать, пока они там хором напоются, мне не хотелось. Так что добрались до школьного рояля мы только в среду вечером — пришлось пожертвовать тренировкой. Впрочем, я не особо туда и рвалась. Светка нервничала:
— Послезавтра уже выступать, а мы толком не подготовились.
Но зря она нервничала — практически с первого раза получилось очень даже неплохо. В актовый зал набились девчонки, да и пацаны, что учатся со второй смены. Стояли и слушали, а когда мы закончили — даже поаплодировали. Светка просияла и, встав со стула, в шутку поклонилась. А когда мы шли по коридору, кто-то из девчонок тихо сказал: «Нифига она поёт! У меня аж мурашки по телу…». Приятно, что уж скрывать. Я покосилась на Светку, но она не услышала, а может, сделала вид.
В четверг после уроков Мочалова снова собрала нас у себя, чтоб отчитались. А заодно и провести жеребьёвку — кому каким по счёту выступать. Она странная, эта Мочалова. Раньше вела физику. Правда, не знаю, какой из неё учитель — это было ещё до нас. Потом пошла по профсоюзной линии, прямо как Шура из «Служебного романа». Такая же деятельная и приставучая. Только наша с характером. Что не по ней — вопль поднимает. Не страшно, но противно.
Не хотелось ведь мне идти на эту сходку, но Светка уболтала. У Мочаловой кабинетик как спичечный коробок, крохотный, тесный, а народу набилось, что не охнуть не вздохнуть. Это из нашего класса мы со Светкой вдвоём такие инициативные. А все другие решили выступать хором по полкласса. Мы заявились с небольшим опозданием, так что пришлось топтаться у дверей. Правда, потом Светка протиснулась к столу Мочаловой — тянуть жребий, а я осталась у порога. Из 11 «В», кстати, никто не пришёл. Только я подумала, что уже три дня не видела Шаламова, как дверь за спиной приотворилась и возник он собственной персоной. Я без задней мысли оглянулась и напоролась на его взгляд. И тотчас у меня перехватило дыхание, а внутри всё задрожало. Я сразу отвернулась и замерла в диком напряжении. А он втиснулся, встав прямо у меня за спиной, и прикрыл за собой дверь.
— Значит, 9 «Б» выступают первыми, 11 «Б» — вторыми, — подводила итоги жеребьёвки Мочалова, но я едва её понимала. Все рецепторы, казалось, притупились, кроме тактильных, а эти уж обострились просто феноменально. Я туго соображала, слышала других как сквозь толщу воды, перед глазами тоже всё плыло. Но зато чувствовала, прямо физически чувствовала спиной, кожей, затылком, всеми нервными окончаниями его близкое присутствие.
Вот мы нечаянно соприкоснулись, и меня словно током прошило. Как ещё на ногах устояла! А он как назло придвинулся ближе, вплотную, практически прижался. Мамочки! Зачем он так делает? У меня внутри всё аж свело, и ноги тотчас ослабели. Лицо, шею, уши и так буквально затопило жаром, а он ещё и выдохнул мне в затылок, а потом и вовсе наклонился и прошептал в самое ухо, опалив его как огнём: «Тоже будешь выступать?». Натянутая струна во мне завибрировала с утроенной силой. Разумеется, я ничего ему не ответила. Да как бы я ответила, если на ногах-то еле держалась, если вдохнуть толком не могла — горло перехватило.
Чёрт, чёрт, как успокоиться? Как унять эту дурацкую дрожь? Ведь сейчас Мочалова закончит, и все увидят, какая я… О, мне показалось или он в самом деле понюхал мои волосы? Я точно сейчас или в обморок грохнусь, или задохнусь.
«Так, надо брать себя в руки», — сказала я себе и попыталась вдохнуть полной грудью. «Закрой глаза и подумай о папе». И вдруг я совершенно явственно ощутила, как Шаламов провёл пальцем по моей ладони, затем ещё раз. Совсем легонько, едва касаясь, но именно провёл. И это не было случайно. Тут я оцепенела по-настоящему.
— Шаламов, ты пришёл? — донёсся до меня как сквозь туман голос Мочаловой. — Будете выступать последними.
А затем он ушёл. Просто развернулся и хлопнул дверью. Я потихоньку стала приходить в себя, но спине как будто стало холодно и неуютно.
Пока шли домой, Светка неутомимо щебетала про грядущий осенний бал. Я слушала её вполуха, не в силах сосредоточиться ни на чём. Тот коротенький эпизод в кабинете Мочаловой (хотя не думаю, что эпизод — подходящее слово, чтобы описать то, что творилось со мной, но другое на ум пока не приходит) занимал все мои мысли. Сердце до сих пор замирало, стоило вспомнить… Что за человек, этот Шаламов? Почему он так странно себя со мной ведёт? Что значили эти его поглаживания? Моя воля — я бы нафантазировала, конечно, ого-го сколько всего, но учитывая то, как зло он подколол меня в понедельник, как высмеял меня, мечтать и обманываться больше не тянуло. Да и какие мечты, если у него отношения с Шестаковой? О ней мне вообще думать было неприятно. Понимаю теперь Светкину антипатию. Но всё же, почему, зачем он трогал меня?