— Да. И она что, ушла домой?
— А я за ней слежу, что ли? Взяла куртку и улетела.
Был порыв сбежать следом, хоть домой к ней пойти. Мне нестерпимо хотелось поговорить с ней, всё объяснить. Она наверняка сейчас думает, что я сплетничала с Черниковой, обсуждала Альку, выдавала её секреты. Я бы тоже так думала в подобной ситуации. Поэтому мне и нужно было позарез, как можно скорее с ней поговорить. Но в этот момент я услышала шаги отца. Он ступал по вестибюлю как командор. Ещё минута-другая и он прошёл бы мимо и вполне мог меня увидеть, поэтому я поскорее выскользнула из гардероба, надеясь, что успею свернуть на лестницу. Но он заметил меня и окликнул:
— Ты почему не на уроке? — грозно спросил он.
— Я отпросилась выйти на минуту, — сказала я первое, что пришло на ум.
— Что у вас сейчас?
— Химия.
— Пойдём провожу, — вдруг выдал он.
— Я сама дойду.
— Я сказал — провожу, — повторил он сурово. Видимо, чтобы показать твёрдость своих намерений, он взял меня за локоть. Не вырываться же мне было.
До последнего надеялась, что он не станет подниматься на третий этаж, потом — что не заглянет в кабинет. Но он и поднялся, и заглянул.
— О, Эмилия. Ты где потерялась? У нас тут лабораторная. Думала, тебя вообще сегодня не будет, — увидев меня на пороге, воскликнула Ираида Константиновна и лишь потом заметила за моей спиной отца. Сразу подскочила со стула, замахала рукой классу — те с шумом поднялись. Отец заходить в кабинет не стал, кивнул учительнице, мне же чуть слышно в спину произнёс: «Дома поговорим». Это его обещание не сулило ничего хорошего. Я прошла на место и устало опустилась на стул. Какой проклятый день! Просто адское невезение!
После урока выяснилось, что и Вика Вилкова тоже на меня зла. Она успела сдружиться с Алькой, и теперь наверняка считает, что я её предала. Собственно, она примерно так и сказала. Я не стала ничего отвечать. Мне вот ещё перед Вилковой оправдываться не хватало. И вообще, это только наше с Алькой дело, и с ней я обязательно поговорю.
Этот чёртов понедельник ещё и тянулся невыносимо долго. Так непривычно и неуютно было оказаться совсем одной, когда никто с тобой не общается, когда косятся недобро и шепчутся за спиной, а в глаза делают вид, что тебя тут нет. Вообще-то я сгущаю краски. Игнорировали меня только девчонки, да и то не все. Но те, оставшиеся — ЛераБелых, Катя Шулепова, ЛидаКонева, Юля Кузина, Аня Перфильева — я с ними за все годы и парой фраз не перебросилась, только здоровалась. Будет выглядеть как-то смешно, убого, даже унизительно, если я тотчас начну искать с ними общения. Даже не потому что они троечницы и тихони, не потому что никогда не были мне интересны. Просто это некрасиво. Пока дружила с половиной класса— их не замечала, а как осталась одна, так сразу они мне понадобились. Нет. Да они мне и не понадобились. Просто неприязнь, которую активно источали бывшие подруги, давила физически. Поэтому в столовую я не пошла. Сидеть на отшибе в одиночестве — мало приятного. А ещё я боялась встретиться с Шаламовым. Вернее, я очень этого хотела. Даже мечтала, как увижу его, как мы с ним поговорим. Но эта встреча должна случиться наедине, а не в переполненной столовой. Потому что не знаю, как я себя поведу и тем более не знаю, как поведёт себя он. Вдруг ещё что-нибудь этакое выкинет, а сплетен мне и без того хватало.
Шаламова я увидела только после занятий. Парни из 11 «В», по своему обыкновению, облепили перила школьного крыльца. Он же, как и всегда, стоял рядом. Когда я вышла, он всего лишь на короткий миг мазнул по мне взглядом, абсолютно равнодушным, даже каким-то холодным. Как будто я совершенно случайно попала в поле его зрения, но он не удостоил меня вниманием. И продолжал, не прерываясь ни на секунду, что-то увлечённо рассказывать одноклассникам, те в ответ хохотали. А мне показалось, будто в груди образовался тяжёлый, острый камень, который давил и царапал изнутри, не давая нормально дышать. Это его безразличие — будто пощёчина на людях, такая же горькая и унизительная.
— О! Какие люди! — зато протянул, увидев меня, Белевич. — Ты в пятницу шикарно выглядела.
— О да! — подхватил ещё кто-то. — Ты мне потом снилась.
— В эротических снах, — добавил Белевич. Кто-то третий, я уже не смотрела кто, отпустил откровенную пошлость, и все захохотали. Они ещё и подкалывают меня. Издеваются. А Шаламов молчал, стоял ко мне спиной и молчал. Нет, не молчал! Он тоже посмеивался, как другие.
Я сбежала со ступеней и рванула домой, глотая слёзы. За что он так со мной? Почему? Я и не ждала, что он предложит мне руку и сердце, но вот так унижать…? Какой же он урод после этого!