Не доходя до дома, я остановилась в нерешительности. Не хотелось лишний раз нарываться на гнев отца, мне и без того предстояло вечером непростое объяснение. Но и ждать ещё один день, не выяснив отношения с Алькой, тоже было невмоготу. Поэтому решила, что быстренько сбегаю к ней и сразу домой. Какое в этом преступление? И уж если на то пошло, то отец сам же мне всегда твердил, что «Аля Зимина — хорошая девочка. Дружи с ней».
Быстренько, увы, не получилось. Алька не хотела меня видеть и не открывала дверь. Но и я не желала уступать и торчала в подъезде, пока с работы не вернулся её отец и не впустил меня.
— Лёля, ты что, спишь? — весело спросил он. — Тут к тебе Эмилия пришла, а ты не слышишь.
Алька показалась из своей комнаты. Естественно, она не спала. Я боялась, что она выложит отцу, что нечего было меня впускать, что я такая-растакая предала её и мы больше не подруги. Но Алька лишь взглянула на меня с укором, но ничего не сказала.
— Зачем ты пришла? — сухо спросила она, когда мы уединились в её комнате.
— Мне нужно тебе всё объяснить.
— А что тут объяснять? Всё и так ясно.
— Ничего не ясно. Всё не так было, как ты подумала.
— Откуда тебе знать, что я подумала? — фыркнула Алька.
— Потому что на твоём месте я бы подумала именно так.
— Ну раз ты так легко можешь представить себя на моём месте, тогда должна понять, что я больше не хочу тебя видеть и не хочу с тобой разговаривать. Никогда. Так что уходи, не нужны мне твои объяснения.
Может, я зря примчалась к ней сегодня? Может, надо было дать ей время остыть, чтобы она смогла рассуждать спокойно? Но что сделано, то сделано.
— Я уйду сейчас, — я подошла к двери, даже взялась за ручку. — Только ты должна знать, что я ничего Черниковой про Петрова не рассказывала.
— Да ну? — усмехнулась она. — Тогда ты тоже должна знать, что про Петрова и я Черниковой ничего не рассказывала. И вообще никому. Ты — единственная, кто был в курсе. Так что не надо врать, не заставляй меня думать о тебе ещё хуже.
Как меня достало это! Они все как сговорились. Каждый меня в чём-то обвиняет, каждый оскорбляет. Да пошло оно всё!
— Ты забыла у меня его тетрадь, — глухо сказала я. — Черникова пришла ко мне и увидела её. Остальные выводы сделала сама. Потому что какого бы ты ни была о ней мнения, она далеко не дура.
— Конечно, тетрадь нашла у тебя, а подумала сразу на меня. Какая она, однако, проницательная! Прямо телепат. Тетрадку увидела и уже всё знает.
— Она и не знала. До сегодняшнего дня.
— Говорила она так, будто знает точно.
Мне не хотелось больше с ней препираться, не хотелось ничего доказывать. Я сказала ей правду, а уж поверит она или нет — её дело. И здесь от меня уже ничего не зависело.
Домой я вернулась в шестом часу. И почти сразу примчался отец. Обычно он приходил гораздо позже. А тут ворвался в мою комнату и с порога прогрохотал:
— Тебя где носило? Я раз десять звонил. Даже ученика сюда отправлял с запиской. Тебя не было дома!
— Я была у Али Зиминой, — честно ведь призналась. Но отец как с ума сошёл. Я и глазом моргнуть не успела, как он наотмашь ударил меня по лицу. Я вскрикнула, схватилась за скулу. Меня заколотило от рвущихся наружу рыданий, а он всё не унимался:
— Как ты посмела ослушаться меня?! Я тебе велел сразу после школы идти домой!
Объяснять ему я ничего не хотела и не могла. В голове гудело от удара. Из носа вдруг хлынула кровь, хотя нос он и не задел. Но отец ругался, пока не пришла мама и не увела его. Я упала на кровать и разревелась. Рыдала до икоты, до изнеможения. Потом пришла мама, дала мне мазь от ушибов, которой я совсем недавно лечила синяки.
— Что ты опять натворила? — спросила она.
— После школы зашла к Але Зиминой, — механическим голосом ответила я.
— Зачем? Отец и так был на тебя зол. Зачем ты его провоцируешь?
— Я его не провоцирую. Он сам ищет поводы, чтобы прицепиться ко мне. Ты считаешь, что можно ударить человека, своего ребёнка за то, что он зашёл после школы к подруге?
— Тут другая ситуация, — мама отвела глаза. — У папа просто накопилось. Это была последняя капля.
— Это у меня накопилось, — снова всхлипнула я. — Уходи.
Спустя час мама принесла в мою комнату ужин, мол, отец не желает меня видеть за общим столом. Как будто я желаю! И как будто я смогу сейчас проглотить хоть кусок. Их кухни доносились обрывки их разговора:
— Ты не должен был распускать руки, — говорила мама.
— То есть я должен мириться с её выходками? Сквозь пальцы смотреть, как она под гору катится.