Я качнула головой. Все слова застряли в горле, душу так и рвало в клочья. И ещё эти предательские слёзы…
— Эм, ну что ты? Не плачь, — гладила меня по плечу Алька. — Прости меня… зря я… но я не знала, что ты так… до сих пор…
Всю дорогу до дома, да что уж, всю ночь я потом только и думала о нём. И не хотела думать, но мысли неотвязно сами лезли в голову.
Он приходил тогда! Все дни приходил! А мама сказала, что нет. Как сейчас помню её слова: «Видишь, вот оно его отношение к тебе! Другой бы… а он…».
А он приходил… Но всё равно. Зачем вот это всё? Сейчас, когда прошло столько времени. Зачем мне эти волнения, мысли, переживания? Зачем Алька про него напомнила? Зачем разбередила рану? Я с таким трудом тогда выкарабкалась. Столько вытерпела! И вот наконец смогла — научилась не думать, не вспоминать, не тосковать. И жилось мне вполне спокойно. Все эти страсти улеглись, остались в прошлом. Пусть бы так и было! Откуда вновь взялась эта глухая тоска, из-за которой дышать больно? И сколько теперь ждать, чтобы опять успокоиться?
Я честно старалась отогнать эти мысли, унять волнение. Но сердце ныло и судорожно сжималось, тосковало и болело.
«Ничего, скоро это пройдёт, — увещевала я сама себя, — надо просто перетерпеть».
Глава 7
За последние пару недель квартира Шаламова заметно преобразилась. В гостиной появились многослойные вычурные шторы, толстый молочного цвета ковёр, вазы, дизайнерский напольный светильник, массивная тумба, куда с полу перекочевал видеомагнитофон, а с подоконника — кассеты. Ещё больше изменилась кухня — из холодной и безликой, точно витринный образец в мебельном салоне, стала вполне уютной. Ванную же и вовсе было не узнать: полки, которые прежде пустовали, если не считать пены для бритья, станка и ещё парочки бутылок с шампунем и гелем, теперь буквально ломились от всевозможных баночек, скляночек, тюбиков, флакончиков. У одинокого полотенца «для всего» появилась огромная компания нарядных полотенчиков отдельно для рук, для ног, для лица, для гостей и так далее.
Вот эта метаморфоза Шаламову не очень понравилась. Он порой попросту не мог отыскать свой станок в таком скопище или, выуживая пену для бритья, непременно ронял другие флаконы. Но с этим неудобством он мирился, потому что в остальном Вероника устраивала его на все сто. С ней было хорошо, по-настоящему хорошо. Красивая, умная, сексуальная, успешная, она, ко всему прочему, вкусно готовила и ни разу ни в чём его не упрекнула. Даже когда он загулял с одногруппниками, не предупредив её. Даже когда забыл о том, что они договорились встретиться в «Фихтельберге». Вероника не обиделась на него, даже когда он, не подумав, сморозил глупость:
— Для твоего возраста у тебя шикарная фигура, — похвалил он её, задним числом сообразив, что комплимент вышел сомнительный.
Она не стала цепляться и раздувать из мухи слона, а привычно перевела всё в шутку. Это её качество он ценил больше всего. И ещё она никогда ни к кому не ревновала. Собственно, поводов он и не давал, но прежний опыт общения с девчонками показывал, что поводы для сцен ревности особо и не нужны. Достаточно, например, посмотреть без задней мысли на проходящую мимо симпатичную девушку. Или улыбнуться. Или поболтать с одногруппницей. И всё — скандал обеспечен. А с Вероникой — ничего подобного. Она не обращала внимания, когда он на кого-нибудь поглядывал и не донимала вопросами: «Ты меня любишь?». Ничего от него не требовала и не просила.
Однако, сам того не замечая, он менялся. Пересматривал собственные взгляды. Эти двенадцать лет разницы между ними больше его не смущали. Он даже познакомил её с Лёвой и приятелями по академии, хотя прежде и помыслить о таком не мог — вдруг будут насмехаться. И отцу ничего не стал про неё говорить — знал, что тот вцепиться в Веронику мёртвой хваткой. И тогда их отношения непременно обретут корыстный оттенок с его стороны, а ему этого не хотелось. Пусть они просто будут вместе.
Как-то само собой получилось, что жили они у Шаламова. У Вероники, конечно же, имелась своя квартира, и больше, и несравненно роскошнее. Но он к ней переезжать не рвался. Поэтому она сначала оставалась у него на ночь, а потом просто осталась, рассудив, что ничего страшного, если и этот первый шаг будет за ней, раз уж гора не идёт к Магомету. К тому же навести уют можно где угодно, было бы желание.
Но на этот раз Вероника, заехав за Шаламовым после пар, позвала его к себе.
— Там что-то будет? — поинтересовался он.
— Увидишь, — пообещала она, загадочно улыбнувшись.
Жила Вероника на окраине города в симпатичном таунхаусе, занимая половину дома. Место вообще было идиллическое — вокруг такие же опрятные коттеджики с подземными гаражами, белые заборчики, плиточные тротуары с подсветкой. Даже деревья здесь — не неряшливые разлапистые тополя, как в городе, а аккуратненькие ёлочки, все как по линейке одной вышины и посаженные на одинаковом расстоянии друг от друга.