Вероника заезжала за ним в академию и буквально как куклу доставляла то туда, то сюда. Посмотрели очередной проект — на уроки танцев. Разучили пируэты — на примерку. И так до бесконечности. Так что эта отрешённость, на которую ему пеняла Вероника, служила, скорее, защитной реакцией, чтобы просто не взбеситься в конце концов.
— Ну так что ты скажешь насчёт «Касабланки»? — переспросила она. — Ты бывал там?
— Не бывал, и мне всё равно. Пусть будет «Касабланка».
Вероника отложила журнал, подошла к нему, присела на корточки.
— Ну что ты, Эдик? То ты злишься, что твоего мнения не спрашивают. То спрашивают тебя — а ты: «Мне всё равно». Может, ты просто не хочешь на мне жениться?
Шаламов пристально взглянул на неё.
— А если бы… нет, я не говорю, что так оно и есть. Просто интересно вдруг стало, а если бы я действительно не хотел жениться, что бы это изменило?
Лишь на долю секунды на лицо Вероники набежала тень. Ответила же она вполне спокойно:
— Всё бы изменило. Неужто ты правда думаешь, что я тебя на аркане потащу к алтарю? Нет. Если ты не хочешь жениться на мне, скажи честно. Мы разойдёмся и будем жить как жили. Только… только говори это прямо сейчас, когда ещё можно разойтись без последствий, когда ещё никто про нас не знает. Потому что потом…
Она осеклась, но он и так понял: потом в её окружении будут шептаться, кто-то со злорадством, кто-то с жалостью. Все будут шептаться, даже друзья и родственники. А для неё — это невыносимо. Для неё образ значит очень много. Недаром на людях она разительно перевоплощалась из мягкой и уступчивой Ники в холодную, жёсткую и бескомпромиссную Веронику Сергеевну. Её подчинённые трепетали перед ней едва ли не так же, как перед её отцом. Шаламов раза три заезжал к ней на работу и просто не узнавал свою подругу. Словно это были два абсолютно разных человека.
— Ты меня понял, — кивнула она. — Так что говори сейчас. Я слушаю.
Вероника превосходно владела собой, но Шаламов видел — в глазах её застыло нечеловеческое напряжение. И даже страх. Это, наверное, надо обладать какой-то особой жестокостью или быть совсем безразличным, чтобы, глядя в такие глаза, причинить боль.
— Я не против на тебе жениться, — сухо сказал он. — Просто… реально это утомляет, когда тебя как маленького за ручку водят и говорят, что делать.
— Я знаю, знаю, — улыбнулась Вероника, выпустив еле слышный вздох облегчения. — Поверь, так будет не всегда. Я прослежу, чтобы после свадьбы отец так уж не вмешивался в нашу жизнь. И уверяю тебя, в нашей семье ты будешь главным.
Вот умела же она находить нужные слова! Шаламов даже как-то сразу повеселел:
— Да ну эту «Касабланку»! Давай лучше в «Пекинской утке» всех соберём? Надоели уже эти ваши пафосные заведения.
Глава 11 Эм
В подсобке рыдала Алёна.
— Ну что ты? На вот, попей, — я подала ей стакан воды.
— Ты же слышала! Этот гад оштрафовал меня на пятьдесят баксов. А за что? Я ведь ему объяснила, что в маршрутке ноготь сломала. Только что! Пока на работу ехала. Как будто я специально. Или мне что, надо было вместо работы бежать в салон? Мне и так придётся тратиться…
— Он гад, конечно. Но тебе надо успокоиться, иначе глаза будут красные, а уже скоро два часа, и он снова тебя оштрафует.
Но Алёна заплакала ещё сильнее. И я понимаю — обидно, но что поделать-то?
— Эм, — в подсобку заглянул Макс, официант, который тоже работал со мной в VIP-зале, — тебя Петрушка срочно к себе зовёт.
Я поднялась, взглянула на Алёну. Жалко её! Харлов с этими своими штрафами без разбору уже действительно достал всех. Только вот она сейчас делает себе только хуже. Обесцвеченные волосы Алёны выбились из валика, а это вообще у Харлова излюбленный повод прицепиться и наказать рублём.
— Я девчонкам скажу, мы скинемся сегодня по пять баксов с чаевых… а ты давай, успокаивайся. И причёску поправь.
— Спасибо, — всхлипнула та. — Чтоб этот Петрушка…
— Не знаешь, что ему надо? — спросила я Макса, когда мы вышли из подсобки и направились к кабинету управляющего.
— Ну… догадываюсь, но пусть он тебе эту «приятную» новость скажет сам, — хмыкнул Максим. — И кстати, насчёт скинуться — я как бы на подсосе.