— Я уже тут выбрал кое-какую закуску, но посмотрите сами, что ещё заказать. Здесь, кстати, отменная кухня. И с напитками давайте определимся. Что касается меня, то я буду виски. — Он протянул Шаламову и Веронике кожаные папки.
— Я тоже, — довольно крякнул отец.
— И я, пожалуй, с вами, — подал голос сначала один гость, затем и второй кивнул.
— Ну и я тогда, как все, — пожал плечами Шаламов.
Что-нибудь крепкое определённо сейчас не помешает. Вся эта помпезность и чужие препарирующие взгляды изрядно его нервировали, хотя Вероника, судя по всему, чувствовала себя вполне комфортно. Ну да, она же тут уже бывала, людей этих важных знает.
— Молодой человек, — обратилась она к официанту, тот неслышно скользнул к ней и слегка наклонился, обратившись в слух. — Рукколу с тигровыми креветками, шейкой "Коппа" и клубникой. Только, прошу, без горчицы. Ну и… фуа-гра под луковым джемом, но без вишни. Кто-нибудь ещё выбрал? Нет?
Шаламов снова поразился Никиной метаморфозе. Разговаривала с официантом она как царица, не меньше. И ведь вежливо — тут не придерёшься, а всё равно звучало настолько свысока, что Шаламов напрягся ещё больше. От того, что она стала сразу какой-то чужой, и вообще от тона её высокомерного. Но парень, на лице которого так и застыла благостная улыбка, видать, давно привык к такому обращению. Он быстро записал заказ, быстро зачитал вслух и так же быстро ушелестел из зала.
И минуты не прошло, как он вернулся, а следом за ним проскользнула в зал ещё одна официантка с металлическим круглым подносом в руках. Она подошла к столу и стала выставлять блюда.
— Карпаччо из сига под икорным соусом… — произнесла она.
Этот голос с лёгкой, еле уловимой хрипотцой будто пронзил насквозь. Шаламов оцепенел. Горло тотчас перехватил острый спазм так, что, кажется, в глазах потемнело. Он оторвался от меню, посмотрел на девушку. И задохнулся… Это она, господи… Она! Сердце сжалось в тугой болезненный узел, перестало биться на бесконечно долгий миг, а потом неистово замолотило, словно ошалев.
— Овощное ассорти, — продолжала она выставлять тарелки с закусками, — говяжий язык с кедровыми орешками под брусничным сорбен…
Она, ничего не ведая, подняла глаза и напоролась на его взгляд. Лицо её на мгновение исказилось, губы дёрнулись и застыли точно в безмолвном восклицании.
Шаламов, не отрывая глаз, судорожно сглотнул, пытаясь наконец вдохнуть.
— Эш… — еле слышно выдохнула она.
У него же все слова застряли в горле.
Потом блондинистый официант подтолкнул Эм, даже, кажется, несколько раз — Шаламов лишь краем глаза его уловил, потому что видел лишь её. Эм, вздрогнув, извинилась и поспешно ушла.
— Эдик… Эдик, — как сквозь толщу воды доносился до него голос Вероники. — Эдик. — Она трясла его за локоть, постепенно возвращая к реальности. — Что с тобой?
Но он не мог вымолвить ни слова, лишь ошарашенно смотрел на дверь, за которой только что скрылась Эм. Тиски, сжавшие горло, никак не отпускали. Каждый вдох давался с большим трудом и болью. Он снова нервно сглотнул, потянулся за водой и заметил, как дрожит рука. Ощущение было такое, словно сквозь него прошёл разряд тока миллиампер этак в сто.
— Эдик, кто это?
Шаламов не отвечал, в два глотка осушив стакан, он снова потянулся за графином.
— Позвольте, — опередил его услужливый официант и наполнил стакан водой.
Отец кашлянул, переглянулся с матерью. На обоих лица не было. Друзья Гайдамака с неприязненным удивлением уставились на Шаламова.
— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь произошло? — хмуро спросил Гайдамак.
— Это… это Эмилия, да? Так, кажется, её зовут? — отец повернулся к матери. Она сначала потрясла головой, потом наоборот закивала. — Соседка наша бывшая и дочь директора школы, в которой одно время учился Эдька.
— Мы просто слышали, — оправилась от потрясения мать и тоже решила немного прояснить ситуацию, раз уж сын вдруг онемел, — что их семья переехала в Германию. Вот мы и удивились. Очень.
— Да уж, — крякнул отец. — Не понимаю, что она здесь делает.
— Ну, разные могут быть ситуации, — легко, даже почти весело сказала Вероника. — Вот у нас знакомые тоже переехали в Германию сразу, как перестройка началась. Писали, что шикарно устроились. Деньги лопатой гребут. А оказалось, они там вообще самую чёрную работу выполняли. Потом и вовсе вернулись домой, не солоно хлебавши. Да, папа? Я о Кулевичах.
— Угу, — угрюмо произнёс Гайдамак, разливая виски.
— А эти… как их? Фомины! Тоже ведь уехали за лучшей жизнью, только в Голландию…