Вероника мягко сменила тактику и, отбросив снобизм, пыталась казаться приветливой и искренне заинтересованной. Спрашивала о том о сём, улыбалась, смотрела томно из-под полуопущенных ресниц. Ей даже нравилась такая игра — выглядеть слабой и нежной. Непривычно, но увлекательно. Вот только он совершенно не старался её обаять, беседу поддерживал неохотно, держался отстранённо, почти холодно. Странно, но это ещё больше подстёгивало её интерес.
Когда принесли счёт, Шаламов вновь посмотрел на неё предостерегающе, затем равнодушно взглянул на чек, вынул из кармана портмоне — недешёвый, отметила про себя Вероника, — и вложил несколько купюр в кэшницу. Поднявшись из-за стола, кивнул ей, мол, пора на выход. И ни предложенной руки, ни учтиво отодвинутого стула. Никакой галантности. Вероника даже досадливо подумала, неужто ничего не выйдет? Неужто она ему совсем не понравилась? Неужто все её старания — а она так не старалась уже очень давно — пойдут прахом, и он сейчас просто уйдёт? Впервые за долгое время она чувствовала себя настолько неуверенной и уязвлённой. Звать его к себе Вероника даже не решилась, просто послушно семенила следом, растерянно глядя ему в затылок.
— Зайдёшь? — небрежно спросил он, кивнув на одинокий высотный новострой, нелепо торчащий среди приземистых домов в исторической части города. — Я живу вон там.
В его вопросе не было ни просьбы, ни затаённого желания, вообще ничего. Веронике стало обидно, так пренебрежительно с ней никто себя не вёл.
«Может, послать этого нахала к чёрту? — злилась она. — Да, вечер окажется бесповоротно испорчен, но зато удастся сохранить хоть остатки гордости».
Он вдруг остановился, оглянулся на неё и, насмешливо выгнув бровь, спросил:
— Или что, у нас принципы: на первом свидании ни-ни?
И как у него, этого пацана, получалось так ею манипулировать?
«Ну ничего, — подумала она, — пусть сейчас будет так, но потом… потом уж она отыграется за всё».
Квартира его оказалась, вопреки её ожиданиям, просторной, даже весьма, да ещё с претензией на дизайнерский стиль, однако домашнего уюта в ней не чувствовалось. Как будто здесь не жили, а лишь время от времени наведывались, чтобы, например, вот так провести вечер с девушкой. На кухне — модный гарнитур и дорогая техника, но почти нет посуды, не говоря уж о всяких нужных мелочах, вроде полотенец, прихваток, шумовок-поварёшек, баночек с приправами и прочего добра.
— Здесь вообще готовят? — поинтересовалась она, озираясь.
— Ты не наелась? — усмехнулся он.
Вероника начала раздражаться. Что он её какой-то дурой выставляет?
Затем прошла в гостиную, где почти треть занимал огромный, разложенный диван из светлой кожи, к нему сбоку приткнулся журнальный столик, чёрная стеклянная поверхность которого покрылась густым слоем пыли. В углу на блестящей металлической ножке стоял Grundig, рядом, прямо на полу — видеомагнитофон. На подоконнике — стопки с видеокассетами. И всё. Смежная с гостиной комната казалась более обжитой, хотя и простецкой. Там обнаружилась довольно старая тахта, небрежно прикрытая клетчатым пледом, стол, шкаф, компьютер, музыкальный центр, полки с книгами, коробки с какими-то железяками. На столе — пустая кружка. На стуле — комом домашние штаны. Живёт он явно здесь, сообразила Вероника, а гостиная — это так, для гостей, которые, видно, заглядывают к нему не так уж часто. Третья комната и вовсе пустовала.
— Чай? Кофе? — предложил Шаламов Веронике, когда та закончила обход.
— Есть зелёный чай с бергамотом?
Он поморщился так, будто она запросила несусветную гадость, которую нормальные люди в доме не держат.
— Есть вино, красное, белое…
— А шампанское?
— Было где-то, с нового года оставалось… — он снова скрылся на кухне.
— А чем можно со стола стереть? Мы же в гостиной будем?
Он молча швырнул ей с виду новое, не пользованное полотенце. «Ну ладно», — пожала плечами Вероника и стала вытирать пыль, усмехаясь про себя, что ещё не забыла, оказывается, как это делается. Он тем временем принёс бокалы на длинной тонкой ножке и бутылку Беллависты. Поставил, даже не заметив, что стол чист, и вольготно расселся на диване.