Этот щенок озирался вокруг, видать, уже прикидывая, как будет тут жить с его дочерью на всём готовом! Не на дочь его смотрел, нет, а на богатые дома и дорогие тачки. Сергей Петрович стиснул челюсти.
«Ну нет, – процедил он, – если ты рассчитываешь запустить свои жадные ручонки в наш карман, ничего у тебя не выйдет. И отец твой, этот прощелыга, дорого заплатит за свои игры. Я покажу вам, как дурить мою дочь».
Через минуту он уже был на половине дочери.
– Папа? – опешила она. – Что-то случилось?
– А разве обязательно должно что-то случиться? Просто так прийти к своей дочери я не могу?
– Конечно, можешь, просто... у меня сейчас гости... – лепетала дочь. Неужто она выпроводит его, родного отца, из-за этого проходимца?
– Он?
Она кивнула.
– Ну что ж, думаю, пора нам и познакомиться.
Она постояла в нерешительности, потом вздохнула и прошла на кухню за приборами.
«Ну хоть не выставила, и на том спасибо», – горько усмехнулся Сергей Петрович.
Ничего, он этого хитреца быстро на чистую воду выведет. Все их ходы и хитрости раскусит на раз. И даже хорошо, что Вероника увидит своими глазами, как он сдёрнет маску с этого жиголо.
Да, ей будет поначалу неприятно и, может быть, даже больно, и он уже за это ненавидит их ещё больше. Но лучше так, сразу, чем она будет страдать потом. Любую болезнь легче вылечить на ранней стадии, пока ещё не так запущено. Один раз он уже упустил этот момент, и Ника выскочила замуж за такого же прощелыгу. Сколько бедной пришлось натерпеться! И ведь упрямая не жаловалась отцу, скрывала и выгораживала выходки мужа. Всё надеялась, что этот её Полянский, пьяница и бабник, исправится. Тогда всё всплыло совершенно случайно – этот пьяный идиот, её муж, посмел поднять на неё руку.
С ним Сергей Петрович разобрался быстро: уже через два часа негодяя Полянского не было в городе. Его, избитого, полуголого и с паспортом в зубах, где стоял штамп о разводе, люди Сергеева выкинули в канаву километрах в ста от города и запретили возвращаться. А вот с дочерью Сергей Петрович намучился. Ника не хотела ни есть, ни спать, ни выходить из дому. На глазах таяла. Сколько он специалистов перепробовал, сколько по Европам возил, чтоб только она из этого ступора вышла. Даже сейчас, спустя восемь лет, вспоминать горько. Так что этому мерзавцу Шаламову ничего не обломится. Они ещё пожалеют, что связались с ним, с Гайдамаком!
Сергей Петрович ожидал от юнца скользкой учтивости, любезных улыбок и скромных, потупленных взоров. Уже предчувствовал, как этот проходимец будет изо всех сил стараться ему понравиться, произвести впечатление скромного юноши. Тьфу, противно.
Но… пацан оказался наглецом первостатейным. Или он дурачок совсем? Сбежал сверху (уже шарил по её дому!) и сразу: «Здрасьте». А потом и вовсе к Веронике обратился, небрежно кивнув на него, на Сергея Петровича: «Батя твой?». Протянул ему руку. Сергей Петрович на рукопожатие, само собой, не ответил – он дочь пришёл спасать, а не ручкаться со всякими проходимцами. И этот нахал, глядя ему в глаза, посмел ухмыльнуться и, кивнув на руки, съязвить: «Чем-то болеете?».
Сергей Петрович оторопел от такой неслыханной наглости, но прийти в себя и ответить как подобает, не успел – вмешалась Вероника. Засуетилась:
– Прошу к столу! Папа, Эдик, давайте скорее, этот салат надо есть тёплым!
Сама при этом бросила на отца такой умоляющий взгляд, что Гайдамаку стало её нестерпимо жаль. Нет, если он просто взгреет этого щенка, дочь ничего не поймёт. Он лишь настроит её против себя. Нужно действовать умнее, заставить его самого вскрыть свои истинные мотивы.
Он незаметно кивнул дочери, мол, ладно, это мы стерпим, и прошёл к столу.
– Эдуард, – обратился он к мальчишке, которому напряжённая атмосфера аппетит ни капли не портила, – вы чем вообще занимаетесь?
– Эдик, – прожевав, поправил Шаламов, – и на «ты», пожалуйста. Я ж не дряхлый. – Потом взглянул на Сергея Петровича в упор, и тот вдруг осознал, что мальчишка его не боится и даже не стесняется. Вот же наглец! – Пока учусь. На экономиста.