– Но он ведь не единственный, кто преподаёт теорию лингвистики. Можно я сдам кому-то другому?
– Да не сдашь ты никому, – Роза Яковлевна покачала головой, – Каплунов – завкафедрой, с его мнением считаются. Кто ж пойдёт против него? Об отчислении, конечно, речь пока не идёт, учитывая, что по остальным у тебя «отлично», но стипендии ты уже лишилась, так что смотри, решай проблему…
А как её решить-то? И что значит – договаривайся? Когда я и с нормальными-то людьми тяжело и неохотно иду на контакт… с некоторых пор.
– Может, ему нужна оплата натурой? – выдвинула версию Ада.
– Он же старый!
– Ну, знаешь, седина в бороду – бес в ребро.
Нет, если б Каплунов хотя бы намекнул на нечто подобное, я тотчас сообщила бы в деканат, я бы такую бучу подняла, и плевать мне на всеобщее к нему уважением, но старик никогда не позволял себе никаких намёков, даже отдалённных. Никогда не касался меня, даже ненароком, не поглядывал с подтекстом и не говорил ни о чём кроме, как о своём предмете, который уже в печёнках засел.
После деканата я снова встречалась с Каплуновым. Тот же холодный взгляд, те же поджатые узкие губы. Только посмотришь на него, и сразу иллюзий – ноль.
– Какова главная особенность соотношения характера реализации категории связности между макропропозициями в эксплицитных макроструктурах и между соответствующими им сегментами текста?
– Вы считаете, я на третьем курсе должна это знать? – не выдержала я.
– Я ничего не считаю. Это вы самоуверенно заявили, что хоть и не посещали мои лекции, всё выучили, всё знаете. А я просто желаю в этом убедиться.
В десятый раз повторять, что эти «выучила» и «знаю» относились исключительно к конспектам, а не ко всей долбанной теории лингвистики, смысла не имело. Он меня как будто не слышал.
– То есть экзамен вы никогда у меня не примете? – в лоб спросила я, потому что эта комедия надоела уже до тошноты. – Я могу сейчас пойти в деканат и взять академ, ну или забрать документы, так?
– Ваше дело, – пожал узкими острыми плечами Каплунов. – Я никогда не утверждал, что экзамен у вас не приму. Разве я такое говорил? Нет. Приму, если вы правильно ответите на мои вопросы.
И его не колышет, что на третьем курсе такие дебри никто не проходит.
– На ваши вопросы я никогда не отвечу. Я даже с трудом понимаю, о чём вообще речь.
– А вы почитайте Ван Дейка, Кинча, Гальперина…
Спорить с ним и дальше или, как советовала Роза Яковлевна, искать подходы и договариваться, у меня просто не было времени. Меньше, чем через час начиналась моя смена в ресторане. Так что я молча развернулась и ушла.
– Ну что? – в вестибюле меня поджидала Ада Гришина. – Поставил?
– Как же! – мрачно усмехнулась я. – Я даже повторить не могу то, что он у меня на этот раз спрашивал.
Ада расстроенно причмокнула и покачала головой, тряхнув густыми каштановыми кудряшками. Загляденье!
– А в деканате что сказали?
– Надо договариваться, сказали.
– В смысле? Денег ему, что ли, предложить? – выщипанные брови Ады изумлённо взлетели вверх.
– Я уже не знаю, что ему от меня надо!
– А знаешь, Каплунов ведь думает, что ты просто так прогуливала. Ты скажи ему, что работала и поэтому не могла…
– Ты хочешь, чтобы я ему рассказала, что работаю официанткой в ресторане? Ада, ты в своём уме? Он и так обо мне невысокого мнения.
– А что тут такого? Подумаешь – официантка, не проститутка же…
– Да у меня даже мать в истерике билась, когда узнала. Пришлось соврать, что я там только посуду мою. Для неё официантка – это, знаешь, немногим лучше проститутки. И поверь, не одна она так считает. Не будешь же каждому объяснять, что у нас не какой-нибудь там кабак, где всё дозволено, а дорогой ресторан, где тискать официанток нельзя. Так что нет. Пусть уж лучше считает меня прогульщицей. И слышишь, сама не вздумай ему или ещё кому-нибудь разболтать! Я серьёзно.
Ада сморщила веснушчатый нос.
– Да я никому, но…
– Ада! Никаких но!
– Ладно, ладно…
***
Смена начиналась в два часа дня, но приходить следовало чуть ли не на час раньше. В четырнадцать ноль-ноль мы уже обязаны вовсю работать в зале. И ни минуты промедления – за этим наш хозяин (если точно, сын хозяина, управляющий), Пётр Аркадьевич Харлов, следил очень строго. Собственно, он за всем следил строго, поддерживал как мог престиж заведения. Перед сменой самолично поверял не только зал, но и внешний вид официантов: ногти, одежду, причёски, обувь. За несвежий воротничок или, допустим, красные глаза сразу штрафовал. А если уж совсем не в духе, мог и уволить в два счёта. Такое случалось на моей памяти.