– Не то чтобы я против, – засмеялась Вероника. – Я даже совсем не против, но Эдик, по-моему, сам ещё как ребёнок. И этот мотоцикл его… прямо любимая игрушка…
– Не стойте столбом, – снова стал цепляться к Эмилии Гайдамак. – Не видите, что ли, грязные тарелки? Зачем тогда вы здесь? Уберите всё сейчас же! И это называется вип-обслуживание!
Эмилия стала торопливо и неловко составлять тарелки на поднос. Шаламов пожирал глазами её руки. Пальчики эти тонкие… На виске у неё просвечивала маленькая голубая жилка. Он, оказывается, так хорошо помнит эту жилку – он целовал её. И крохотную родинку на скуле тоже. И губы… В груди щемило нестерпимо.
– Да не говорите, Сергей Петрович! – подхватила мать. – Наберут тут всяких, а приличные люди должны страдать…
– Да что вы все к ней прицепились? – выпалил вдруг Шаламов, вскакивая из-за стола, за которым тотчас стало тихо.
- Эдик! – ахнула мать.
Но он её не замечал, он прожигал взглядом Гайдамака.
- Что она вам сделала? Какого чёрта вы весь вечер… - потом вдруг резко смолк, рвано вдохнул и добавил уже почти спокойно: - Знаете, вы не её унизили, вы себя унизили.
- Сядь, - процедил Гайдамак. – Заткнись и сядь.
Шаламов смерил его уже не злым, а каким-то полунасмешливым взглядом, потом коротко посмотрел на Эм с невыразимым отчаянием и, не говоря ни слова, решительно направился к дверям. Вероника поспешила следом.
Всю дорогу до дома они ехали молча.
Голову буквально распирало от сумбурных мыслей и образов. Да, эти чёртовы образы так и стояли перед глазами, сводили с ума, рвали душу. Такие живые, яркие, и такие мучительные.