Выбрать главу

Наказывал он нас вообще за всякую малость: за излишнюю суету в зале и, наоборот, за медлительность, за разговоры друг с другом и тем более с посетителями, за недостаточную учтивость, за неумение «вкусно» расписать меню, порекомендовать нужное вино или быстро найти замену блюда из стоп-листа. Если пропадали приборы, билась посуда или ещё что-нибудь случалось – высчитывал опять-таки с нас. Виноватых не искал, просто раскидывал убытки на всех.

У нас Петра Аркадьевича очень не любили. Между собой пренебрежительно звали Петрушкой. Высмеивали его страсть к ярким сорочкам и цветастым шейным платкам, пародировали вихляющую походку, кое-кто намекал, что он нетрадиционен, но в глаза все, от су-шефа до посудомойки, старательно выказывали лакейскую почтительность. Потому что несмотря на все его закидоны, работалось в «Касабланке» лучше, чем в других заведениях такого же уровня, хотя бы уже потому, что зарплату не задерживали, после смены развозили по домам на такси, не заставляли стирать и гладить униформу, а отдавали в химчистку, дважды за смену выделяли по полчаса на перекус, да и кормили, в принципе, неплохо и вдоволь. Правда, и работать приходилось без устали – тех, кто прохлаждался, Харлов гнал прочь. Так что вкалывали мы как заведённые.

Особенно с непривычки первый месяц показался сущей каторгой – мне доверяли лишь уносить грязную посуду, подтирать, подбирать и менять пепельницы в зале для курящих. Мало приятного, да и зарплата вышла просто слёзы. Потом уже выучила меню, сомелье мало-мальски поднатаскал меня по напиткам, и Пётр Аркадьевич, «погоняв» по винной карте и блюдам, остался доволен, за мной закрепил пять столиков в обычном зале. Работать легче не стало – постоянно на ногах и непременно с улыбкой. Ни тебе кашлянуть, ни чихнуть, ни нос почесать. Но самое противное то, что гости –мужчины, разумеется, – частенько заигрывали, а то и отпускали непристойные предложения. Таких от души хотелось послать, а некоторым и отвесить оплеуху, но приходилось соблюдать политес: на скабрёзности отвечать вежливо и с любезной улыбкой. Толк от этого был только один: хорошие, а иногда и очень хорошие чаевые, девчонки даже завидовали. А мне в такие моменты становилось особенно тошно.

В декабре Пётр Аркадьевич перевёл меня в VIP-зал. Это считалось повышением, хотя на деле угождать приходилось с утроенным рвением. Гостей там было меньше, чаевые давали щедрые, но порой попадались такие кадры, что проще дюжину обслужить. При этом у нас имелась совершенно однозначная установка: «Гость всегда прав и точка».

Пётр Аркадьевич так и напутствовал: «Вы должны облизывать каждого гостя так, чтобы ему уходить не хотелось. Так, чтоб в следующий раз он снова выбрал наш ресторан и друзей своих привёл, ясно?». И вот придёт такой хозяин жизни, сытый, толстый, самодовольный, смотрит на тебя как на пустое место, а ты перед ним стелешься, угождаешь, фу. Противно! И никакие чаевые не помогают избавиться от мерзкого чувства, даже, по-моему, наоборот. Но если уж честно, то эти ещё не самый плохой вариант. Хуже всех те, кто домогается. Пусть даже только на словах, всё равно тошно. Есть у нас ещё одна категория «нелюбимых гостей» – это молодые спутницы хозяев жизни. Если сами «хозяева» нас попросту не замечают, то эти наоборот так изведут, что потом аж трясёт. Наши за глаза их всех и высмеивают, и клички обидные им лепят. Но не потому что мы такие злые. Просто это, наверное, единственный доступный способ не пасть духом и хоть как-то отряхнуться от грязи, в которую эти девицы стараются нас втоптать.

Наши девчонки мечтают, чтобы их перевели в VIP-зал, а я бы с удовольствием вернулась обратно. Я даже и просила Харлова, но он ни в какую. А иногда вообще выдёргивает меня вне смены, только потому, что ужинать в «Касабланке» собирается какая-нибудь шишка. «Сегодня будет очень важный гость», – объясняет он и слушать ничего не желает. Правда, за такие внеурочные часы он и платит вдвойне, но всё равно у меня всё чаще лезут мысли, что мама не так уж и ошибалась, когда выступала против этой работы. А уйти – на что потом жить?