В школе, жаловалась мама, зарплату не выплачивали уже несколько месяцев. Да и не только в школе стало так плохо. Всего за какой-то год почти всё в Адмире развалилось: леспромхоз и комбинат закрылись, котельная перестала топить, люди попросту замерзали в своих квартирах. Вместо денег выдавали какие-то бумажки, вроде талонов, на покупку самого необходимого: молока, хлеба, консервов. Честно говоря, я даже представить не могу, как мама, привыкшая к комфортной и обеспеченной жизни с отцом, перебивалась теперь одна в холодной тесной клетушке. Жалко её безумно. Так что нет, уволиться никак нельзя. Во всяком случае, сейчас – точно. Так, хотя бы получалось время от времени выкраивать и отправлять ей пусть немного, но всё-таки «живых» денег. Ну а перешагивать через себя, уж будем честны, мне доводилось столько раз, что пора бы и привыкнуть.
Глава 2
Глава 2
Полторы недели как наступила календарная весна, но снег лишь подёрнуло сажевым налётом. Было два дня оттепели – и снег начал кваситься, превращаясь в бурую кашу, и капель затарабанила по карнизам, даже воздух запах по-другому. Но потом снова прихватил морозец, закатал под лёд всё, что успело подтаять. А затем и сугробов навалило выше колен. Лишний раз из дома выходить неохота.
– Эдик, – донёсся из спальни женский голосок. – Эдик!
Шаламов не отреагировал, увяз в собственных мыслях. Грязно-белый пейзаж за окном угнетал и тем не менее завораживал этой своей меланхолией, почему-то вдруг созвучной его настроению. С высоты одиннадцатого этажа люди внизу казались муравьишками, а их жизнь, дела, хлопоты – напрасной суетой. Да и своя собственная жизнь, разгульная и бестолковая, во всяком случае до последнего времени, виделась совсем уж никчёмной и бессмысленной. Именно в такие минуты накатывала тупая тоска – вспоминалась Она.
Собственно, он её и не забывал никогда, такое ведь и захочешь – не забудешь. Однако со временем вполне научился заглушать чувства, не дающие жить спокойно. Но порой эти самые чувства прорывались, вот как сейчас, и в груди протяжно, безысходно саднило. Но это хотя бы уже не та разящая боль, от которой жить было невмоготу, от которой выкручивало кости и хотелось зверем выть.
Шаламов и сам поражался, как смог вынести тот год и не сойти с ума. Впрочем, продержался он тогда на одной лишь глупой вере, что когда-нибудь найдёт её. Рано или поздно всё равно найдёт.
Но найти не получилось. Родители Майер никому не говорили, куда уехала Эмилия. Даже спустя год, когда он вместе с отцом и матерью перебрался в Иркутск, это дурное наваждение не отпускало. Шаламов в отчаянии метался, злился, то срывался в жуткие загулы, то пытался выбить клин клином, меняя подруг одну за другой. А год назад узнал, что вся семья Майер переехала жить в Германию навсегда. Там, в груди, где раньше кровоточило и болело, теперь стало мёртво и пусто.
Просто какая-то насмешка судьбы, с горечью думал Шаламов, ведь Эм единственная, которая так запала в душу, которая сумела влезть ему под кожу и с которой быть ему никак не суждено. Тем не менее с горечью и безысходностью неожиданно пришло облегчение и успокоение. Всё-таки эта дурацкая надежда, что когда-нибудь…, травила ему душу, не давала ране зарасти. Хотя и до сих пор саднило, но всё-таки терпимо…
– Эдик, что молчишь? Что ты тут делаешь? – Вероника прошлёпала босиком на кухню, подошла к окну, легла животом на подоконник, посмотрела в окно, но ни унылый двор, запорошённый снегом, ни серое, влажное небо, её не заинтересовали. Искоса, снизу вверх, взглянула на него лукаво и протянула:
– Эээдик. Ау! О ком ты там мечтаешь?
– О тебе, родная, о тебе, – он перевёл взгляд на подругу.
– А что обо мне мечтать? Я – вот, рядом, – она игриво погладила холёным пальчиком его ладонь.
Как-то совершенно незаметно и вроде бы ненавязчиво, но в то же время стремительно, Вероника вошла в его жизнь. Вошла и укоренилась. Он и сам не понял, как так получилось, что они теперь не просто время от времени занимались любовью то у неё, то у него, то ещё где-нибудь, а вот уже и завтракали вместе, и ужинали, и планировали, куда податься на выходные.
Настолько серьёзных отношений у него никогда не бывало. Мимолётных связей – сколько угодно. Пару раз случались романы, но длились не дольше месяца. Но и романы за рамки интима без обязательств не выходили. А тут такое… это впервые. Он и оглянуться не успел, а в квартире, подаренной на втором курсе отцом, уже её вещей чуть ли не больше, чем его собственных. Ведь ещё недавно их внепостельное общение сводилось лишь к коротким и нечастым телефонным разговорам, а теперь она уже покупает ему рубашки и носки, подвозит по утрам в академию, а вечерами на его кухне готовит пасту болоньезе. Шаламов сам себе говорил, что так лучше, правильнее, что ли.