– Здесь вообще готовят? – поинтересовалась она, озираясь.
– Ты не наелась? – усмехнулся он.
Вероника начала раздражаться. Что он её какой-то дурой выставляет?
Затем прошла в гостиную, где почти треть занимал огромный, разложенный диван из светлой кожи, к нему сбоку приткнулся журнальный столик, чёрная стеклянная поверхность которого покрылась густым слоем пыли. В углу на блестящей металлической ножке стоял Grundig, рядом, прямо на полу – видеомагнитофон. На подоконнике – стопки с видеокассетами. И всё. Смежная с гостиной комната казалась более обжитой, хотя и простецкой. Там обнаружилась довольно старая тахта, небрежно прикрытая клетчатым пледом, стол, шкаф, компьютер, музыкальный центр, полки с книгами, коробки с какими-то железяками. На столе – пустая кружка. На стуле – комом домашние штаны. Живёт он явно здесь, сообразила Вероника, а гостиная – это так, для гостей, которые, видно, заглядывают к нему не так уж часто. Третья комната и вовсе пустовала.
– Чай? Кофе? – предложил Шаламов Веронике, когда та закончила обход.
– Есть зелёный чай с бергамотом?
Он поморщился так, будто она запросила несусветную гадость, которую нормальные люди в доме не держат.
– Есть вино, красное, белое...
– А шампанское?
– Было где-то, с нового года оставалось… – он снова скрылся на кухне.
– А чем можно со стола стереть? Мы же в гостиной будем?
Он молча швырнул ей с виду новое, не пользованное полотенце. «Ну ладно», – пожала плечами Вероника и стала вытирать пыль, усмехаясь про себя, что ещё не забыла, оказывается, как это делается. Он тем временем принёс бокалы на длинной тонкой ножке и бутылку Беллависты. Поставил, даже не заметив, что стол чист, и вольготно расселся на диване.
– А…? – вопросительно взглянула Вероника.
– Закусить? – догадался он и хмыкнул: – Всё-таки не наелась… Колбаса есть. Нет? А, вспомнил! Сейчас!
Он порыскал там-сям и выудил откуда-то из закромов маленькую шоколадку в розовой обёртке.
– Тоже с нового года осталась? – съязвила она. Шаламов в ответ коротко рассмеялся.
– Я не отравлюсь?
– Откачаю, – пообещал он, придвинувшись совсем близко.
Вероника, чтобы скрыть волнение, взялась за бокал, поражаясь, как этот наглый юнец смог, не напрягаясь, выдернуть её из панциря, который, казалось, за столько лет врос уже намертво. Она и сама не подозревала, что может вот так трепетать от взглядов и случайных прикосновений. Бокал шампанского, выпитый почти залпом, помог расслабиться, но теперь её охватывало нетерпеливое томление: «Долго он ещё будет вокруг да около ходить?».
Он кружил по комнате, пытаясь найти пульт от видеомагнитофона, и Вероника с жадностью наблюдала за его плавными движениями. Красив! Если вечером, в кафе она лишь отмечала, как удачно сидят на нём джинсы и рубашка, то сейчас с замиранием воображала, что там под ними.
– Зачем нам кино? – не выдержав, спросила она.
– Для настроения, – ответил он и посмотрел на Веронику так, будто понял все её потаённые мысли.
Ей стало немного неловко. Наверное, и в самом деле он её понял, потому что отставил поиски и вернулся на место. Но к лёгкому разочарованию Вероники не стал делать первый шаг, а просто лёг поперёк дивана, заложив руки за голову. Она бы и вовсе растерялась, если б не его приглашающий взгляд, в котором так и читалось: «Ну, что ждёшь? Ты же этого хотела, так действуй». Это и смущало, и в некоторой степени обижало, и заводило. Ей-то виделся в мечтах юноша, сходящий с ума от переизбытка гормонов, который набрасывался на неё, как на единственную женщину на свете, руки целовал и умирал от счастья. А этот как будто снисходил: хотела меня? Ну ладно, так и быть, бери…
Вероника пару секунд поколебалась, но решила: «В конце концов, я не какая-нибудь там девочка-скромница, обойдёмся без этих вот: «кто что подумает», «он должен первый» и прочее. Хочу – значит, буду. А если он решил строить из себя дерево, то поглядим, насколько его хватит».