Мадзя закрыла руками лицо.
— Ты не представляешь себе, как мне хотелось бы избежать этого разговора. Но я знаю, так нужно.
Глядя на Мадзю, панна Сольская покачала головой.
— Сейчас я пришлю его сюда, — сказала она, выходя из комнаты.
На душе у Ады стало все же спокойней.
Через несколько минут явился пан Стефан. Сев рядом с плачущей Мадзей, он мягко спросил:
— Где же вы намерены поселиться?
— У панны Малиновской или у кого-нибудь из нашего союза, — ответила Мадзя, утирая слезы.
— На этой неделе, — сказал вполголоса Сольский, — я поеду к вашим родителям просить вашей руки.
Слезы у Мадзи сразу высохли. Она прижалась к стенке и, вся дрожа, воскликнула:
— О, не делайте этого! Ради бога!
Сольский пристально смотрел на нее.
— Я хочу просить вашей руки, — повторил он.
— Это невозможно! — с испугом возразила Мадзя.
— Вы не хотите стать моей женой? Знаю, я некрасив, у меня много недостатков…
— Вы самый благородный человек из всех, кого я знаю, — перебила Мадзя. — Вы сделали мне столько добра, я вам так обязана…
— Но моей женой…
— Никогда! — воскликнула Мадзя в порыве отчаяния.
— Быть может, вы любите другого? — спросил Сольский, по-прежнему не повышая голоса.
Мадзя часто дышала, теребила в руках платочек и, наконец, бросив его на диванчик, ответила:
— Да.
Сольский поднялся.
— В таком случае, — сказал он все так же тихо, — прошу прощения. Я никогда не посмел бы становиться другому поперек дороги.
Он поклонился и вышел спокойным, ровным шагом, только глаза у него потемнели и губы стали совсем белые.
Когда Сольский вошел в свой кабинет, к нему бросился Цезарь и, подпрыгнув, уперся могучими лапами в его грудь. Сольский отпрянул и дал собаке пинка.
— Пошел вон!..
У Цезаря сверкнули глаза, он оскалил зубы и грозно зарычал на хозяина. Сольский пришел в неистовство: схватив со стола стальную линейку, он изо всей силы ударил собаку по голове.
Цезарь повалился на ковер. Его большое тело задергалось в судорогах, из ноздрей потекла струйка крови. Потом он скрючил лапы, вытянулся и издох.
Сольский позвонил. В дверях появился дежурный слуга и, взглянув на лежащую собаку, остолбенел.
— Что случилось, ваше сиятельство? — воскликнул он.
— Убери его отсюда!
Бледный, перепуганный слуга ухватил за передние ноги еще теплый труп и выволок его на лестницу, а затем во двор.
Через несколько минут к брату зашла Ада.
— Теперь мне все понятно! — с раздражением сказала она. — Я от тетушки Габриэли; оказывается, графиня прочитала Мадзе проповедь об обязанностях девицы, которая выходит замуж за Сольского. Тетушка сама говорит, что получилось слишком резко. А ты виделся с Мадзей?
Засунув руки в карманы, Сольский смотрел в окно. На вопрос сестры он ответил не сразу.
— Да, виделся и… получил отказ…
— Ты?
— Я. У панны Бжеской, — прибавил он тише.
— Это недоразумение!
— Все ясно, — возразил он. — Она любит другого.
— Кого?
— Отгадать нетрудно.
У панны Сольской перехватило дыхание, она опустила глаза.
— Что это? — спросила она изменявшимся голосом, заметив кровь на ковре.
— Я убил Цезаря.
— Ты? — воскликнула Ада.
— Он зарычал на меня.
— Ты убил его… за то, что он зарычал? — повторила Ада, медленно приближаясь к брату.
На мгновение их взгляды скрестились. Глаза Сольского еще горели яростью, глаза Ады сверкали от возмущения.
Пан Стефан отвернулся и снова стал смотреть в окно.
— Сегодня я уезжаю в деревню, — сказал он. — Может, и ты поедешь?
— Нет! — отрезала Ада и вышла из кабинета.
Когда она вернулась к Мадзе, девушка сидела на диванчике, съежившись в комок; после ухода пана Стефана она, видно, и не шелохнулась. Лицо ее было очень бледно, в глазах светились тоска и тревога.
— Так ты отпустишь меня, Адочка? — прошептала Мадзя, умоляюще глядя на подругу.
— Я не имею права удерживать тебя, — ответила Ада. — Но побудь у нас хотя бы до тех пор, пока найдешь квартиру.
— Я найду сегодня же. Теперь только третий час.
— Поступай как знаешь, — сказала панна Сольская, не поднимая глаз.
Мадзя бросилась перед ней на колени.
— Ты сердишься? Ты презираешь меня? — шептала она, целуя руки Ады. — О, если бы ты знала, как я несчастна!
Панна Сольская поцеловала ее в лоб и подняла с пола.
— У меня голова идет кругом, — сказала она Мадзе, — никак не соберусь с мыслями. Я не решаюсь делать тебе в эту минуту какие-то предложения. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, помни…
Тут обе они разрыдались. Затем Мадзя промыла глаза и оделась, чтобы отправиться в город.
Еще раз попрощавшись с Адой, она подошла к двери; только тогда панна Сольская, словно очнувшись, спросила:
— Послушай, ведь у Корковичей тебе было очень плохо, а все же ты их жалела?
— Да, у Корковичей мне было плохо, но — там я могла терпеть. У тебя мне жилось лучше, чем дома, но… нет больше моих сил…
Они кивнули друг другу, и Мадзя вышла из дому.
Часов в шесть вечера, когда карета Сольского уже выехала со двора, Мадзя вернулась. Она уложила свои вещи и покинула дом Сольских с тем же старым чемоданом, который привезла из Иксинова.
Никто с ней не попрощался, прислуга вся попряталась. Только сторож кликнул ей извозчика, а швейцар вынес чемодан с таким видом, будто впервые видел Мадзю.
В восемь часов вечера в кабинет Ады вошли тетушка Габриэля и старая графиня.
— Что же это такое, — сказала старуха, усаживаясь в кресло, — говорят, вы на меня в претензии из-за панны Бжеской?
— В претензии? Нет. Но все получилось не так, как могло получиться, а могло быть хорошо, — возразила Ада.
— Милая Адзя, — сказала старушка со спокойным и даже довольным видом. — Ты — эмансипированная девица, Стефан — поэт, а Габриэля любит вас до безумия; вот вы втроем и состряпали план, возможно, очень подходящий для театра, но непригодный для жизни. Подумай сама, ну что это за супружество — Сольский и учительница? Медовый месяц они бы прожили превосходно, затем он бы заскучал, она почувствовала бы себя несчастной, а на ваш дом свалилась бы новая семья, о которой вы ничего не знаете.
— Мне известно, что это порядочные люди, — заметила Ада.
— Ну что за довод! — возмутилась старуха. — Порядочные люди — это одно, а светское общество — это совсем другое; их там никогда бы не приняли. Нет, все получилось как нельзя лучше, с чем я и поздравляю… себя за откровенность, а эту барышню за проявленную гордость. Разумеется, если только за всем этим не кроется еще что-нибудь.
— Вы, бабушка, оскорбляете подозрениями честную девушку, — запротестовала Ада.
— Вовсе нет, дитя мое. Просто я уже стара и не доверяю тем людям, которых не знаю с детства. А вам это наука на будущее — помните, что не в своем кругу даже знакомства заводить не следует.
Старуха продолжала читать наставления, но Ада ее не слушала. Она с горечью думала о том, что брат убил Цезаря, и еще… о том человеке, из-за любви к которому Мадзя отказалась от брака с Сольским!
«Как же она его любит!» — повторяла про себя Ада.
Глава десятая
Что делает философ и чем занимается сплетник
В середине недели Сольский вернулся из деревни. Вся прислуга высыпала на крыльцо встречать хозяина, а камердинер проводил Сольского на его половину.
— Панна Ада дома? — спросил Сольский, переодеваясь.
— Они в лаборатории, ваше сиятельство.
— А тетушка?
— У их сиятельства болит голова.
— Мигрень?
— Да, ваше сиятельство.
Сольский подумал, что тетушке, наверно, жаль чудесной целительницы, которая излечивала от мигрени одним прикосновением руки.
Переодевшись, он с четверть часа посидел в кабинете, ожидая прихода Ады. Но сестра не являлась, и Сольский сам пошел к ней.
Склонясь над микроскопом, Ада срисовывала какой-то лишайник. Увидев брата, она встала и поздоровалась с ним, но без обычной сердечности.
— Ну, как поживаешь? — спросила она, отметив про себя, что брат загорел и посвежел.