— Эти деньги вчера были возвращены Мельницкому. Так что ни я, ни моя невеста не имеем к пану Норскому никаких претензий, — в замешательстве возразил Котовский.
— Но случалось ли вам рассказывать об этом деле? — настаивал Палашевич.
— Да, кое-кому я о нем говорил, но ведь это правда.
— А с паном Сольским вы тоже беседовали об этом неприятном деле? — мягко спросил Розбияльский.
— Да, беседовал.
— Ваши сведения, — вставил Палашевич, — были неточны и тем самым вы нанесли пану Норскому немалый моральный ущерб. Ввиду этого пан Норский требует от вас удовлетворения.
— То есть как это? — все более удивляясь, спросил Котовский.
— А вот так. Соблаговолите, уважаемый пан доктор, прислать к нам своих секундантов, и мы договоримся с ними либо об опровержении упомянутых слухов, либо о вашей встрече с паном Норским, — сказал Розбияльский.
— Это что же, дуэль? — воскликнул Котовский.
— Вполне вероятно.
— А если я не приму вызова? Ведь в конце концов я говорил правду.
— В таком случае пан Норский заставит вас драться, — ответил пан Палашевич.
— Заставит? — переспросил Котовский.
— Я полагаю, — сказал пан Розбияльский, — что самое лучшее для вас — прислать секундантов. Завтра в час дня мы будем ждать их у пана Палашевича, адрес которого вам известен.
Они поклонились и исчезли так внезапно, что Котовский даже протер глаза.
«Рехнулись они, что ли? — сказал он себе. — С какой стати мне драться на дуэли с этим болваном?»
В этот день доктору уже было не до больных, он спешно отправился к приятелю, адвокату Менашко. Рассказав о своей беде, он спросил, не следует ли возбудить процесс против Норского и его секундантов за угрозу.
— Брось, не дури! — возразил адвокат, худощавый высокий мужчина, к счастью, не обремененный клиентами. — Поехали лучше к Валенцкому, это известный дуэлянт, он и займется твоим делом.
— Да ты в своем уме? — возмутился Котовский. — Стало быть, ты, человек передовых взглядов, согласился бы на дуэль, этот пережиток средневековья? Да еще с таким болваном?
Однако Менашко, человек передовых взглядов, оказался заядлым ретроградом, когда дело касалось чужой шкуры. Волей-неволей Котовскому пришлось прихватить с собой адвоката и поехать к Валенцкому. Дорогой он озабоченно бормотал:
— Слыханное ли дело, с таким болваном!
Валенцкий, приземистый крепкий мужчина с блестящими глазами, был дома. Когда ему изложили всю историю, он спросил у Котовского:
— Вы метко стреляете?
— Я? Да откуда же!
— Тогда купите пистолет и с утра до ночи стреляйте в карту. А я беру на себя затянуть дело на несколько дней.
— Но я вовсе не собираюсь драться! — завопил Котовский.
— Тогда зачем вы ко мне пришли? — обиделся Валенцкий. — Наймите себе двух парней, и пусть они вас защищают, если Норскому вздумается избить вас палкой.
— Ах, вот как? — вспылил Котовский. — Хорошо, я буду стреляться, раз вы все против меня.
— Вовсе мы не против вас, да что поделаешь? — вздохнул Валенцкий.
— Но у меня есть невеста, осенью свадьба. А этот болван Норский…
— Если невеста мешает вам принять вызов, верните ей слово, другого выхода нет, — сказал Валенцкий.
— Как это нет?
— Во-первых, пан Норский может избить вас. Во-вторых, вы лишитесь практики и места у Сольского, который не потерпит у себя труса. В-третьих, никто не захочет подать вам руки, я — первый. В-четвертых, сама невеста откажется от вас, когда вы станете всеобщим посмешищем. Лезть без нужды в драку — это фанфаронство, но отказываться от поединка неразумно; любой осел сможет тогда третировать вас. А поэтому учитесь стрелять.
— Так что же мне, погибать от руки такого болвана?
— Пока вы не установите, что Норский ведет себя бесчестно, вы не вправе отказываться от дуэли.
— К черту эти ваши правила, — стонал Котовский, хватаясь за голову. — Вот так друзья, чтоб вам ни дна ни покрышки! Погибать из-за такого осла!
В конце концов он все же предоставил право своим приятелям Валенцкому и Менашко распоряжаться его персоной по их усмотрению. После этого пан Валенцкий и пан Менашко известили пана Розбияльского и пана Палашевича, что они готовы к их услугам.
Переговоры продолжались три дня, и все это время несчастный Котовский, вместо того чтобы принимать и посещать больных, с утра до ночи стоял в сенях и стрелял из вновь приобретенного пистолета в карту, прибитую к стенке в спальне. Отдыхал он от этого занятия только на обедах у панны Левинской, которая сразу догадалась, что у жениха какая-то неприятность, и в полчаса выведала у него о ссоре с Норским. Однако у Котовского хватило осторожности не проговориться о дуэли.
Наступил наконец роковой день, пятница. В шесть утра пан Валенцкий и пан Менашко разбудили Котовского и велели ему поскорей одеваться, так как в карете их ждет доктор.
— На кой черт доктор? — спросил, умываясь, Котовский.
— Но тебя могут ранить.
— Ах так! — закричал Котовский. — Значит, меня собираются ранить, а может, и убить? Тогда лучше уж сразу не ехать. К черту все эти правила чести!
Все же он смыл с лица мыльную пену, оделся и в половине седьмого сел в карету, обменявшись рукопожатием с коллегой, у которого был такой вид, точно ему не терпится выпытать у Котовского адреса его пациентов.
Герой предстоящей драмы всю дорогу смотрел в окошко, но не узнавал улиц, по которым они проезжали. Он и не спрашивал, куда его везут, так как испытывал некоторое облегчение при мысли, что место поединка, наверное, где-то очень далеко. Он даже чувствовал бы себя сносно, невзирая на горестное свое положение, если бы не поведение его спутников, которые хладнокровно беседовали о летних театрах, о жаре и даже о давным-давно состоявшихся бегах, нисколько не интересуясь тем, что последние дни поглощало его целиком.
— Слава богу, подъезжаем, — внезапно сказал Валенцкий.
«Слава богу!» — подумал Котовский и огляделся вокруг, будто очнувшись ото сна.
Они ехали вдоль Вислы к какому-то лесу.
Беднягу Котовского обуревали самые разнообразные чувства: он ненавидел пана Казимежа, с отвращением смотрел даже на Вислу и лес, презирал своих спутников, а главное — жалел себя и оплакивал свою судьбу.
— Эй, стой! — закричал он.
— Чего тебе? — спросил Менашко.
— Я вылезаю. К черту дуэль!
Доктор усмехнулся, Валенцкий схватил Котовского за плечо.
— Ты с ума сошел? — воскликнул он, сверкая глазищами.
— Чего ради я должен рисковать жизнью из-за такого болвана? — оправдывался Котовский. — У меня есть невеста, пациенты, я человек передовой и не намерен поддерживать пережитки гнилого средневековья.
— Ладно, — нетерпеливо буркнул Валенцкий, — вылезай и… можешь повеситься! После такого скандала тебе лучше не возвращаться в Варшаву.
— Ах так? Ну, хорошо. Я поеду на эту подлую дуэль. Но помните, моя кровь падет на ваши головы.
Они уже были в Белянском лесу. Карета остановилась, седоки вышли, и тут Котовский заметил, что у Валенцкого в руках какой-то кожаный футляр и что все спутники стали вдруг предупредительны. Все трое наперебой разговаривали с ним, но он никого не слушал; кожаный футляр Валенцкого занимал его гораздо больше, чем остроты друзей.
Его вдруг словно осенило.
«Какая жалость, — подумал он, — что Сольского нет в Варшаве! Он человек богатый, холостяк, получил два отказа и вдобавок охотник до дуэлей, уж он-то не отдал бы меня на съедение этому головорезу. Сам пошел бы стреляться, ведь он Норского терпеть не может, я знаю. Тогда бы мы посмотрели, кому пришлось бы солоно — Норскому или Сольскому? Во всяком случае, не мне».
Так размышлял Котовский, обводя унылым взглядом Вислу, которая показалась ему очень широкой, деревья, которые показались ему очень высокими, и даже небо, которое словно стало ближе к земле, что, впрочем, не принесло бедняге облегчения.
Противника еще не было на месте. Но не успел Котовский подумать, что он, может быть, вовсе не явится, как Норский и его друзья показались между деревьями: они шли так быстро, что молодой доктор даже рассердился.