Так что подробностей случившегося Тьюди не знал. Только слышал, что Виграда последнее время терзала неясная тревога, и он подолгу пропадал на пустынных окраинах. А накануне получил сообщение, заставившее его немедленно покинуть Чертог.
Следы его оборвались над сумрачным Иссотом, чьи густые туманы поглотили сигнал небесной ладьи Хранителя, и миротворцы, отправленные на поиски, не нашли даже её.
— Иссот? — встрепенулась Эмбер. — Огаро об этом не говорил.
На выглянувшем из-под капюшона лице застыла озабоченная рассеянность. Руки странницы, всё ещё сидевшей со старым приятелем на газоне, начали невольно щипать недостриженную траву.
— А что он сказал? — вздрогнул Тьюди, подсознательно уловив беспокойство собеседницы.
— Иссот, вот оно что… Тогда всё встаёт на свои места… А, что сказал? В сущности, даже меньше, чем ты. Но ещё — о том сообщении…
— И что в нём было?
Медля с ответом, пришелица понурилась, закрыла глаза. Глубже вдохнула печаль бледного вереска, поёжилась от пробежавшего холодка, вслушалась в тревожное бормотание серебристых ветвей. Погрузилась в тягостные раздумья…
— Эмбер Глоу!
Неожиданный оклик заставил её резко обернуться.
Налетевший ветер сорвал капюшон с головы, ослепил на миг, растрепал волосы, упавшие на лицо, — и, когда она вновь открыла глаза, собственные янтарные пряди были единственным, что обладало цветом в поблёкшем вдруг мире. Окружающее расплылось, отдалилось, начало двоиться…
У странницы перехватило дыхание на долю секунды: будто Вселенная покачнулась.
Покачнулась, но осталась прежней.
— Простите, а… Вы правда Эмбер Глоу? — окликнувший её страж, тот самый мальчишка со ступеней, смотрел на неё сверху вниз и выглядел ещё более озадаченным, чем наутро.
Кажется, ни он, ни Тьюди ничего не заметили, и, потерев глаза, Эмбер снова увидела мир в прежних красках.
— Просто… — миротворец, рассматривающий её с интересом, замялся.
— Что, хорошо сохранилась со времён Бури, а? — в отличие от него, Тьюди за словом в карман не лез.
— Не так хорошо, как кажется, — усмехнулась Эмбер, толкнув его плечом.
— Ну, исхудала немного, не беда. Откормим, не в первый раз.
Одинокий смех верзилы быстро стих, и страж, окончательно стушевавшись, протараторил:
— Хранитель зовёт вас.
Молча кивнув старому знакомому, пришелица послушно встала и, накинув умиротворяющий капюшон, последовала за миротворцем.
— Беместа, так что же было в сообщении? — крикнул Тьюди вслед.
Страж удивлённо глянул на спутницу, но та не остановилась и не обернулась. Лишь плотнее надвинула капюшон и тяжело выдохнула:
— Эмбер Глоу. Мой позывной.
Ступая на шаг позади юноши по узкой садовой дорожке, пришелица снова погрузилась в размышления. Зрение не раз подводило её в прошлом. И только Виг помог ей восстановить помрачённую ясность восприятия.
Исцеление телесных очей, милосердно дарованное Светом вкупе с прозрением смежённых очей ума, спасло её от неминуемой гибели. И разве только её одну…
Она бережно хранила эти дары, проводя время в безмятежном созерцании на безоблачно-ясном пляже Элестрена, чьё сиреневое солнце неподвижно застыло над морем. Здесь дни не сменялись ночами, а таяли в шуме неторопливых волн, в мерном течении неуловимых часов.
Это был таинственный мир, куда странница попала через портал в священных руинах крохотного острова на планете Алессион — скрытое измерение, затаившееся под самым носом шумной столицы. Бево Беато направил её туда после Бури, зная, какую боль она в себе носила.
Она устремилась к Свету всем своим существом, подобно скудной и бледной поросли среди золотых песков отшельнического мира, избранного ею для уединённого совершенствования. Глядя на редкие травинки, чудом взросшие на сухой почве и непрочно держащиеся за неё крохотными корешками, она училась видеть в себе подобное создание: бренное, ничтожное, беспомощное в отсутствие живительного Света, но всё же взращённое и хранимое Им.
«Без Света я — только прах, возомнивший о себе невесть что. Пыль, метущаяся на ветру и рассеивающаяся без остатка…»
Она очистила разум от праздных мечтаний и весь свой гнев обратила против тёмных страстей, гложущих душу подобно голоду. Но этот голод, это стремление к безграничному — знанию, величию, могуществу — победила неизмеримая Премудрость Света, обличившая тщету суетных вожделений…
Безмятежность и беспечальность… Она обрела мир. Подлинный мир, мир в душе, а не тот, которым хотела когда-то владеть — преходящий и зыбкий, точно сон. Неужели нынешний разлад растревоженных памятью чувств отнимет у неё всё, чего она достигла?..