Проводник поправил обеими руками свою синюю мятую форму, можно было подумать, что он даже не понял грозящей опасности, и, потерев большим темным пальцем смешную бородавку у себя на носу, сказал:
— Чай пить будете?
— Жорж, ты будешь пить чай? — спросила журналистка, искривив губы в улыбке.
Писатель отрицательно покачал головой.
— Два стаканчика, будьте любезны! — сказал Мирный. — Или три? — он посмотрел на лысого.
— Нет! Руки заняты.
— Тогда два!
— То-то-ва-ри-щ!.. — прошептал писатель. — По-мо-ги-те!..
Но проводник уже исчез, двинувшись дальше по вагону.
— Сопля, — сказал Мирный и дал понюхать писателю ствол своего пистолета. — Детективы. Дерьмо, а с такой бабой живет.
— А он что? — спросил лысый. — В смысле проводник?
— Он больной человек, — объяснил Мирный. — Ничего не видит, кроме светофоров, чая и постельного белья. Он даже не вспомнит ничего… Мы уже с ним работали. Алкоголик. Его показания ничего не стоят.
Проводник двигался по вагону, и действительно, ни в его походке, ни в выражении его лица не было ничего нового, необычного. Проводник просто разносил в положенное время чай. Дверь купе была чуть приоткрыта, и Алексей увидел проводника, наверное, минуты за три до того, как тот оказался перед ним.
— Вы можете связаться с начальником поезда? — шепотом спросил он.
— Пока нет! — почти беззвучно шевельнулись синеватые губы, и громко, на весь вагон, проводник продекламировал свое: — Чаю не желаете?
— Три стакана, пожалуйста! — так же громко отозвался Алексей.
Проводник кивнул. Он вовсе не был идиотом.
9
Долгое движение, которым Мирный поправил свою матросскую робу, все же выдало небольшое беспокойство. Время уходило и уходило, шансы на то, что пакет с героином все-таки будет найден, с каждой ушедшей минутой падали, и было совершенно понятно: если не удастся найти, то спросят с него. Не нашел — возмести. Если бы не травка, при подобном раскладе Мирный уже давно и без всякого смысла перекалечил бы своим тяжелым кулаком несколько человек, такое уже случалось. Но травка была хорошая, азиатская, крепенькая — она делала его почти добродушным.
Голая Маргарита все еще стояла у окна. Вид ее насмешил Мирного.
— Иди в купе! — сказал он.
Маргарита присела и осоловелыми глазами уставилась на Мирного.
— В купе! — Мирный растворил дверь и как мог вежливо попросил: — Извините, я к вам барышню подселю. А то замерзла в коридоре, бедняжка.
— Я не против! — приподнимаясь со своей полки, сказал Петр Петрович. Он протянул руку несчастной Маргарите и, втянув девушку внутрь купе, притворил дверь.
Когда дверь защелкнулась, Мирный сделал несколько шагов вдоль вагона, заглянул в другое купе и заулыбался. Тыча друг друга острыми голыми локтями и судорожно озираясь, командированные, будто наперегонки, застегивали брюки. Один из них, с третьего раза наконец застегнув ремень, возбужденно постукал ребром ладони о полумягкий коричневый край верхней полки, отчего пьяный, так и не разлепляя глаз, охнул во сне и тяжело повернулся на другой бок.
Если бы Мирный не отвернулся, он увидел бы то, что искал. Перевалившись на другой бок, пьяный перевернул мокрую от слюны и пота подушку. И из-под подушки выскользнул туго набитый целлофановый пакет.
В коридоре снова раздался истерический женский визг, колеса со звоном перешагнули прогнившую шпалу, и звука, с которым пакет шлепнулся на пол, никто не уловил. Возбужденные командированные, шепотом на ухо друг другу жалуясь, даже не заметили маленького происшествия.
— Сеня, а почему ты этого не обыскал? Он с ними вместе ехал? — спросил Коша, останавливаясь рядом и указывая на закрытую дверь, за которой находился теперь Петр Петрович. — По-моему, нужно дядю еще раз как следует тряхнуть.
— Не нужно.
— Что так? Есть причина?
— У него на пиджаке лилия! — негромко сказал Мирный. — Ты про лилию слышал?
— Правильно! — сказал Коша. — Если лилия, конечно, не надо. Не будем его допрашивать.
Он отвернулся, чтобы Мирный не заметил изменившееся выражение его лица. Никто в банде и не подозревал, что он, Коша, в течение нескольких месяцев тоже был обладателем загадочной серебряной лилии. Он получил брошку по почте через неделю после налета на коммерческий ларек. К брошке прилагалась записка. В записке было сказано, что этот сувенир полагается ему в уплату за блестяще проведенную акцию.