— А что за песня? Что за песня?… — пытаясь заглянуть Мирному снизу в лицо, заискивающе спрашивал лысый. Он тоже накурился и плохо соображал. — На блатную похожа… Но не блатная!..
Мирный с раздражением оттолкнул его. Лысый не удержался на ногах и полетел на пол. Даже падая, обезумевший от травки бандит не потерял своей идиотской улыбки.
— Любопытный какой у нас концерт? — сказал Коша, заглядывая в купе. — Ты сумасшедший, наверно?
— Не порть! — сказал в ухо ему Мирный, подойдя сзади. — Не порть. Пусть допоет. Хорошая песня!
— Ну пусть…
Ствол пистолета опять оказался у губ, и, вполне в ритме гитары, Коше удалось насвистеть несколько музыкальных фраз. Рука Мирного почему-то сильно сдавила плечо Коши. В другом конце коридора опять истошно закричала женщина.
— Сволочь ты! — вдруг переставая играть, сказал Борис. Он поднял голову и посмотрел своими голубыми глазами в глаза Мирному. — Мерзавец и убийца!
Пуля, выпущенная почти в упор, отшвырнула гитариста к стене, от запаха выстрела заложило ноздри, а от звука — уши, но можно было услышать, как с опозданием лопнула струна на свалившейся в проход гитаре.
Лицо Бориса побледнело, но он нашел в себе силы на шепот.
— Как и было сказано! — прохрипел негромко он. — Сволочь и убийца!
— А скажите мне, чего ради он такой у нас шум устроил? — спросил Коша, оборачиваясь к девушке. — Похоже, он заинтересовать хотел. Я вот только не соображу, чего ради?
Лида сильно побледнела и сжала зубы. Ее била дрожь. Бородач все еще пытался приподняться и крикнуть, но крика не выходило. Изо рта Бориса текла кровь.
— Заткни ему глотку! — попросил Мирный.
Взяв свой пистолет обеими руками, Коша отступил немного и три раза выстрелил в уже размякшее, брызжущее кровью тело, в мятую штормовку, в черную задранную бороду. На этот раз от грохота уши заложило надолго. Когда барабанные перепонки немножко пришли в норму, Мирный сказал грустно:
— Готов! — Он склонился к застывшему в нелепой позе гитаристу. — Испортил песню, дурак!
Дверь в купе со скрежетом двинулась в пазах и встала на место. Лида кинулась к распростертому телу. Пачкаясь в крови, повернула его, припала ухом к груди. Ясно услышала биение чужого сердца.
— Жив он… — сквозь слезы очень-очень тихо прошептала она. — Врача нужно!
12
Услышать сквозь лязг колес и звон гитары шум спускаемой в туалете воды было почти невозможно, но Сергей Николаевич, замерший между полок посредине своего купе, так хотел услышать, что услышал дважды. Сперва воду спустил аккуратный Зяма, а затем проводник.
— Сережа! — прошептал командированный. — Сережа, он спустил наши наркотики в туалет!..
— Какой черт наши?! — Сергей Николаевич уперся подбородком в дрожащий край верхней полки и заглянул в помятое лицо пьяного. — Здесь у него, под подушкой, пакетик лежал… Помнишь, молодой перед станцией заходил?
Второй командированный покивал. Потом присел на свое место внизу, сжал голову руками и простонал так же тихо:
— Это невозможно выдержать… Дрянь какая… Дрянь…
— Кто это дрянь? — спросил Алексей. — Хотя дрянь, конечно… Иначе не скажешь.
— Мы дрянь! — признался командированный. — Я дрянь! Нельзя же так…
— А что, умереть? — спросил Сергей Николаевич.
Он сильно тряхнул спящего за плечо, потом взял его холодными пальцами за нос и повернул. Пьяный застонал и не проснулся.
— Все проспал. Ты смотри, все проспал… Ничего не заметил. А проснется — пойдет опохмеляться. — Он опять повернул опухший нос пьяного, и тот замычал, открыл на мгновение глаза. — Больно? — спросил Сергей Николаевич.
— Пусти!.. Пусти!.. Больно!..
Мимо в проеме раскрытой двери мелькнул силуэт Зямы, он даже не заглянул. Поезд раскачивало, и неосторожно Зяма ударил локтем в следующую закрытую дверь.
Грохнул выстрел. Посыпалось стекло. Пуля, выпущенная напуганным солдатом, вероятно все это время стоящим перед зеркальной дверью с поднятым оружием, отрикошетила с визгом от поручня и вошла в деревянную панель.
За толстым стеклом под загибающимся краем занавески мелькали какие-то домики, поезд промахнул переезд. Машины за шлагбаумом. Маленький светофор. Зяма осторожно, кончиком пальца потрогал то место, куда вошла пуля. Дерево вокруг дырки было горячим.
Музыки больше не было, но зато женский голос причитал безумно в одном из купе: