Когда Алексей вышел из туалета, проводник уже избавился от своего подноса со стаканами и отпирал второе служебное купе.
— Посиди здесь пока… Обалдуй! — бубнил он. — Я тебе сюда чаю принесу. Посиди!..
В мутной голове Зямы что-то щелкнуло, и он было хотел последовать за Алексеем, но за одной из закрытых дверей, судя по звуку, с багажной полки свалился чемодан. Зяма подскочил.
— Вы не имеете права! — закричал мужчина.
Зяма распахнул двери, и тело, выброшенное огромным кулаком Мирного, вылетело прямо на него.
— Займись… — попросил Мирный, показывая все еще сжатым кулаком внутрь купе. — Дурак совсем какой-то!..
Начисто позабыв про Алексея, Зяма сунулся в купе.
— Морду бить будем? — спросил он.
— Не нужно! Вы не имеете права меня бить… — послышалось в ответ. — Не надо, прошу вас!
— Надо! — сказал Зяма. Дверь затворилась, но даже сквозь стенку купе было слышно, как его ободранный, крепко сжатый кулак наехал на выпяченную в страхе дрожащую челюсть. — Где пакет спрятал? Скажи, а? Где? — Под ударом ботинка отчетливо хрустнуло ребро. Зяма повторил удар ногой. Новый хруст. — Скажешь?
— Я… я не знаю! — задохнулся от боли мужской голос. — Не зна… Не бейте меня!
— Ну, ты чего, чувак? — склоняясь к поверженному и рассматривая его своими вылезающими из орбит безумными глазами, ласково спросил Зяма. — Чайку хочешь?
— Я ничего, я так, вы, конечно, имеете право, имеете…
— Заткнись, — попросил Зяма. — Ну, чего испугался? Что тебе плохого сделали?
— Да, я заткнусь, заткнусь, — согласился тот, отплевывая кровь. — Молчу… Ничего не сделали!..
Зяма поставил коричневый модный ботинок ему на грудь, на белую рубашку инженера, и в позе победителя поднял голову. Лицо Зямы морщилось, он уже чувствовал новые спазмы в желудке.
15
После стрельнутого гитариста на душе Мирного было грустно. Дело было даже и не в гитаристе, пожалуй, а в самой песенке. Репертуар на зоне узкий, привычный, но пахан, когда-то пригревший Сеню на Колыме, пел именно эту песню. Пахана того зверски замочили, и за все прошедшие годы как-то больше не встречал он этой мелодии и от воспоминания размяк, а может быть, просто обкурился.
— Нашли что-то? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Время наше кончилось. Нашли?
Абдулла отрицательно покачал головой. Мирный посмотрел на лысого, тот также покачал головой и отвел глаза.
— Финита! — доставая часы и вглядываясь в блестящий циферблат, сказал Коша, он оторвал глаза от стрелок и указал в сторону служебного купе. — Тут один фраер по коридору бегает, — сказал он. — Если его только пощупать?
— Дайте!.. Дайте мне его! — подпрыгивая на месте, закричал Абдулла. — Дайте, я из него кишки вытащу…
— Заткнись! — попросил Мирный и, прошлепав тяжело по вагону, отпихнул проводника и заглянул в служебное купе. Плюнул. — Опять бабы.
— Дай мне ее, дай мне ее! — подскакивая, попросил Абдулла. — Я ее всю наизнанку выверну…
— Что, очень хочется? — поинтересовался Мирный.
— Ага, — ошалело посмотрел на него Абдулла. — Хочется!
— Ну так и перехочется, — бросил через плечо Мирный и закрыл за собой дверь.
Алексей лежал на полке лицом к стене. Длинные чистые волосы его были разбросаны в беспорядке, и он действительно напоминал девушку. Когда дверь закрылась, он повернулся на полке и присел, притворяться пьяным не было больше нужды.
— Мучить будете? — спросил он с интонацией застенчивого картежника, неожиданно снявшего банк.
Возвышаясь в узком купе прямо над мальчишкой, Мирный смотрел с явным сомнением.
— А ты что, не боишься совсем? — поинтересовался он.
— Боюсь. — Светловолосый и худенький, с острым бледным личиком, более женским, чем мужским, с несоразмерно большими руками, в каком-то измятом костюме, Алексей сидел напротив бандита, ехидно заглядывая снизу вверх в его глаза.
«Если он начнет меня раздевать, — думал Алексей, и мысль его была почти спокойной, холодной, — то сразу конец. Увидит деньги, и — конец! Если взбесится, ударит, выстрелит, то, может, и пронесет меня! Он не один год на зоне отмотал, у него реакция на педераста специфическая! Если задену эту струнку, не станет он меня лапать!»
— Конечно, боюсь, — сказал он. — Если потребуешь, ботинки твои лизать буду. А раздеться, может быть, так пожалуйста! А то, может, и ты разденешься?
— Зачем это? — не понял Мирный.