– Я подеюсь куиками! Подеюсь! Тойка велните ее!!
Малышка в слезах подбежала к двери и забила по ней ладошками.
Но никто не открыл. Никто не вернул.
– Господи, что за страсти показывают. – Елена перевернулась на бок.
– Это ее мать, – прокаркала старая бабка, жуя халву под простыней. – А приемная дочь залетела в семнадцать. Потом нашла себе папика и теперь шикует. Мать не доверяет ей ребенка.
– Спасибо за объяснение, мы очень в нем нуждались, – огрызнулась женщина, и старуха продолжила чавкать халвой, рассыпая все на подушку.
Анастасия присела на краешек кровати и осторожно заговорила:
– Как думаешь, почему она так не доверяет своей дочери?
– А мне откуда знать? Я не смотрела этот фильм раньше. – Та явно не настроена на сложные разговоры, но девушка вдохнула побольше воздуха и попыталась снова:
– Но судя по этому кусочку. Я вот думаю, что она просто ненавидит ее за то, что та родила так рано. Мне вот, например, почти тридцать, а я только первым беременна.
– Ага, я уж думала, внуков не дождусь, – пробурчала мать. – Скорее всего, та женщина просто завидует молоденькой. Может, наоборот, она родила ее слишком рано, а потом по накатанной…
– Так было, вы не знаете? – обратилась Анастасия к старухе, но бабка лишь пожала плечами. – Странная причина для зависти, – многозначительно проговорила девушка, не сводя глаз с лица Елены Васильевны.
– Ничего необычного, она просто не хочет, чтобы ее бросили. Она боится этого – кому она тогда нужна, сама подумай? Отцу только своему, да и тот уже одной ногой в земле. Слава Господу, у нас хоть не так…
– Слава, – повторила дочь со скорбной радостью.
Вдруг женщина скромно заплакала, но не как всегда – не громко крича и демонстративно срываясь в полнейшей обиде – а заморожено. Будто пыталась переварить исполинский ужас, но ее пищеварительный тракт стянулся черным липким мазутом.
– Никитка мой… убили, – заскулила женщина, накрывая лицо маленькими ладонями. Она выглядела так беспомощно, как тот ребенок в кино, так молитвенно проговаривая его имя: – Никита, маленький… Зачем мы вообще приехали к тебе?! – страшно гаркнула мать, встрепенувшись как мегера. – И так дочери нет, а теперь и сына! Одних нас оставили!
Она кричала и вопила невнятные проклятия, нащупывая рукой, за что бы ухватиться, и в порыве безрассудства швырнула в Анастасию стеклянную склянку. Девушка не успела даже увернуться, просто отвернула лицо и приняла удар. Стекло разбилось о висок, но она будто бы и не почувствовала. Удивительно, как вообще удержалась на ногах?..
– О, Господи… —Шокированная, Елена уставилась на дочь, быстро задышав. Кардиограмма заползала зеленой гадюкой. Женщина сипло вдыхала и выдыхала, словно в горле застряли раскаленные угли. Ее глаза налились кровью, кожа покраснела, она схватилась за сердце. Теперь изо рта вырывается обжигающее дыхание с искрами – она сейчас выплюнет пламя, забьется в агонии, обливаясь по́том, пока вся постель не запылает огнем, а больницу сотрясет истошный, душераздирающий вопль горящего человека.
Но взрыв отменяется – Апокалипсис уже наступил
Она притянула безвольное, кукольное тело дочери к своей груди, и как только та обняла ее в ответ, женщина воссияла небесной свободой, окрыленная великим даром. Ее тело обволок ветер и ангельская легкость.
– Девочка моя, маленькая… – зашептала новая мать, выцеловывая ее щечки, пальчики, лоб.
– Мамочка, прости меня… – Анастасия утробно заревела ей в грудь и захрипела, прекратив думать о том, как громко и некрасиво выглядит со стороны. Наконец-то громоздкий валун в горле расщепился и выплюнулся вместе с криком. Она бешено задышала, откашливаясь, и содрогалась как в эпилептическом припадке.
Мать приподняла ее лицо и, с торжественным ликованием заглядывая ей в глаза, прильнула своим лбом к ее, а затем…
– Что произошло? – быстро спросила медсестра, тыча в нос девушке ватой с нашатырем.
– А… я… – замялась мать, корчась в смущенном опасении.
– Как вы? – белая женщина приподняла Анастасию за затылок. – Держите-ка шоколадку. Под язык, под язык! Хорошо, поднимайтесь.
Она уложила ее на подушку, пока девушка в исступлении приходила в себя.
– Бедная моя… прости, прости маму, – залепетала женщина, поглаживая ее и громко всхлипывая. – Бедняжка… Все ты страдаешь… прости меня, прости… – Она поглаживала ее ушибленный висок, мельком целуя.
Подделка.
Фальшивка.
Мамочка…
Анастасия удовлетворенно улыбнулась, впервые в жизни почувствовав настолько сильное облегчение и даже счастье.