Само собой мамаша сильно озаботилась этим обстоятельством. Как водится, начала подъезжать к сыну с различными расспросами.
— Емелюшка! Тут соседки такую глупость сказали. Будто, ты с царской дочкой познакомился. Правда или врут?
— Было дело, — тяжело вздохнул Емеля.
И перевернулся на другой бок. Спиной к родной матери. Неуважительно, но что поделаешь. Молодежь нынче совершенно не та пошла. Вот раньше было.… А-а, ладно!
— А еще говорят, — не отставала мамаша, — будто она в тебя влюбилась! Вот бы, хорошо нам на ней жениться. Жили бы, горя не знали. На всем готовом.
— Мечтать не вредно! — неопределенно буркнул Емеля.
— Она хоть ничего из себя? Красивая или как?
— Или что! — раздраженно ответил Емеля.
Он опять резко перевернулся на прежний бок. Смотрел теперь на свою родную мать раздраженно, снисходительно. И даже где-то высокомерно.
— Какая она? — не унималась мать.
Емеля так глубоко вздохнул, даже занавески на окнах колыхнулись.
— Не знаю, поймешь ли… — почему-то с тоской в голосе, ответил он. И опять шишку на голове потрогал.
— Где уж мне, темной, необразованной.
— Глаза ее, конечно, на звезды не похожи.… И уста, тоже.… Уж никак нельзя кораллами назвать…
— А тело? — не выдержала мамаша, — Видная из себя, дородная?
— Что тело? — грустно сказал Емеля, — «Тело пахнет так, как пахнет тело». — Помолчал и нараспев добавил, — «Не как фиалки нежный лепесток».
— Вы уже… снюхались!? — в ужасе прошептала мать, — Правду, значит, говорят соседки?
— Это стихи, маманя-а! — сморщился Емеля, — Шекспир. Вильям. Великий английский драматург. Дуры они, твои соседки.
— Значит, свадьбе не бывать? — разочарованно протянула мать.
— Какая-то вы, маманя, утилитарная!
— Та-ак, понятно! — неожиданно разозлилась маманя, — Снюхался с царской дочкой, сразу родную мать в утиль!? Спасибо тебе, сынок!
— Я не в том смысле… — уныло протянул Емеля.
— Сходи-ка лучше за водой, Шекспир!
Емеля еще раз осторожно потрогал шишку на голове и начал слезать с печки.
У колодца та же история. Вынул бадью с водой, в бадье, как водится, Щука.
Старая знакомая. Возраст уточнять не будем. Все-таки, она женского рода.
Щука и говорит. На чистейшем русском:
— Что, Емелюшка, не весел? Что головушку повесил?
Емеля молчит, губы кусает. Видно, не может решиться.
— Наш джентльменский уговор в силе?
— А то! Ты мне колодец в безвременное пользование, я тебе любое желание. Чистый бартер.
— У нашего Царя дочка есть… — неуверенно начал Емеля.
— Знаю. В курсе. Царевна Несмеяна. Влюблена в Емелю. Емеля, по всему видно, тоже. В чем проблема?
— Вот этого я и не хочу! — решительно сказал Емеля. Как с плеча рубанул.
— Почему, чудак-человек?
— Болит вот здесь! — Емеля потер ладонью грудь, — Сильно болит!
— Стукнуло по башке, болит в груди? — хихикнула Щука. Даже не хихикнула, как-то забулькала, — Любовь это, неразумный ты наш, Емелюшка. Самая натуральная.
— Избавь меня от нее. Не хочу! Хочу быть свободным! Независимым!
— Вот этого я никак не могу.
— Обещала любое желание?
— Любое! — подтвердила Щука, — Кроме этого. Любовь не по нашему ведомству. Тут все колдуны, ведьмы и бабы Яги вместе взятые бессильны. Любовь — сама по себе волшебство. Разбирайся сам, касатик, со своей Несмеяной. Увы! И ах! Касатик! Ничем помочь не могу.
Емеля вздохнул, вздохнул глубоко-глубоко, взял в руки ведра.
— Другой бы радовался, — удивленно покачала головой Щука.
— Чему радоваться-то?! — изумился Емеля.
И даже ведра обратно не землю поставил.
— Кто она, и кто я? Где она, где я? Стена меж нами! Стена неодолимая!
— Глупости говоришь! — рассердилась Щука, — Любовь аршином не меряют!
— Дык ведь болит! Вот здесь, — постучал кулаком себя в грудь Емеля, — болит! Сильно болит!
— Радоваться надо, Емелюшка!
— Не хочу я этого! — уже кричал Емеля, — Не хочу!!!
— Стихи начни сочинять, — помолчав, задумчиво молвила Щука, — Говорят, помогает. Все, что на душе, записывай. Только чтоб в рифму, в рифму!
— Не умею я… стихи! Этому учиться надо! В Литературном институте!
Ничего не сказала Щука. Лишь хвостом в воздухе вильнула, замысловатый какой-то крендель выписала и шлепнулась обратно в колодец. Емеля наклонился над колодцем, сложил ладони рупором, принялся кричать:
— Не хочу я этого! — кричал Емеля, — Хочу быть свободным!!!