- Да не страшись, матушка... У нас сила, а у него чего? Только бы поближе подманить окаянного. Враз схватим!
Денщик ушёл, и капитанша опустилась в камышовое кресло и, страдальчески сложив брови, устремила растерянный взор в передний угол, где полочка с дешёвыми, покрытыми фольгой иконами, с чёрствой просвиркой и пучком вербы от "страстей господних". Сердце женщины замирало.
- Матушка-богородица, отведи грозу, спаси, помилуй воина Андрея да младенца Ивана, - шептала она.
- Ну, кого же тебе, старшина, в помощь дать? - обращаясь к кривому Окутину, говорил комендант Яицкой крепости, полковник Симонов. - Ну, скажем... Крылова, капитана... Да вот он и сам лёгок на помине... Поздненько, поздненько, барин. У нас горячка, а ты...
- Винюсь, господин полковник. Не чаял столь ранней тревоги, вытянулся посреди канцелярии Крылов.
- Ладно, садись.
Широкоплечий, коренастый Крылов неуклюже уселся рядом с молодым сержантом за длинный, накрытый красным сукном стол. Возле подтянутого, узкоплечего и сухого Симонова устроился толстый, лохматый, брыластый, с опухшими от пьянства глазами войсковой старшина - полковник Мартемьян Бородин. Он дышал тяжело и подрёмывал: вчера всю ночь прогулял у кума на крестинах. По другую руку Симонова сидел хмурый секунд-майор Наумов. Остальные офицеры и младшие старшины - кто за столом, кто возле стен, на обитых сукном лавках.
С простенка меж окон глядела на всех улыбчивая Екатерина в золочёной раме.
- Стало, ты, господин Окутин, набрав конных казаков с сотню али больше, выйдешь в поле вместе с отрядом секунд-майора Наумова, в коем отряде быть двум либо трём некомплектным ротам пехоты, - отчётливо говорил Симонов. - Приказываю изыскать способ злодея схватить, толпу разогнать. А как настроение казаков?
- Сумнительное, господин полковник.
- Старайся в отряд набирать казаков, к службе нерадивых, образом мыслей вольных. У меня особой надежды на них нет. Ежели и передадутся злодею, жалеть не буду, без них воздух чище станет. А старшинской стороны казаков покамест не тревожь, они нам пригодятся; ещё неизвестно, как обернётся дело-то. С богом, Окутин!.. Не зевай, гляди в оба! - закончил Симонов и, посмотрев в одноглазое лицо Окутина, смутился.
Обиженный словами Симонова - "гляди в оба", Окутин наморщил лоб и сел.
- Ну-с... За сим... сержант Николаев!
Тот поднялся, высокий и поджарый. На молодом, сильно загорелом лице со светлыми, песочного цвета усами выражение растерянности и тревоги.
- Тебе предстоит задача многотрудная. Возьмёшь у подьячего восемь опечатанных конвертов и, на пути в Оренбург, развезёшь их по форпостам. А конверт за сургучными печатями - лично губернатору Рейнсдорпу. Конверты береги, они с важным оглашением о воре Емельке Пугачёве, похитившем имя покойного государя Петра Третьего. Собирайся в путь, брат Николаев, незамедлительно.
Сержант поклонился и вышел. Вся его стройная фигура как бы надломилась, на лицо набежала тень.
Симонов позвонил. Два гайдука, с нагайками через плечо, ввели калмыка. Три дня тому назад его схватил в степи казачий разъезд старшины Окутина. Глаза у калмыка раскосые, злые, усы и бородка реденькие.
- А ну, молодцы, вытяните его вдоль спины покрепче! - хрипло выкрикнул дремавший перед тем Мартемьян Бородин.
Гайдуки крест-накрест ударили калмыка нагайками.
- За что, собак кудой, бьёшь? - ощетинился тот.
- Тебя не бить, а убить надобно, - буркнул старшина Окутин и покосился на Симонова.
- Отвечай, Аманов, - резко заговорил Симонов, - какие дары вчера получил вор Пугачёв Емелька от киргиз-кайсацкого Нур-Али-хана?
- Осударь принял от хана коня да седло с бешметом, - помолчав, откликнулся калмык.
- Какой государь? - ударил кулаком в стол Симонов, и большой шрам на его щеке потемнел. - У нас государя нет, есть государыня.
- А ну, всыпать! - махнул Мартемьян Бородин гайдукам и понюхал из тавлинки табаку.
Гайдуки принялись было стегать калмыка, но Симонов их остановил и, обращаясь к Бородину, произнёс сквозь зубы:
- Полковник Бородин, допрос веду я... И... прошу не вмешиваться!
Окутин, достав из сумки, подал Симонову две бумаги:
- Оба эти письма калмык Аманов вёз от злодея к Нур-Али-хану. Одно по-русски, другое по-калмыцки.
Отхлебнув из стакана воды, Симонов громко огласил:
- "Я ваш милостивый государь Пётр Фёдорович. Сие моё именное повеление киргиз-кайсацкому Нур-Али-хану для отнятия о состоянии моём сомнения. Сегодня пришлите ко мне вашего сына Салтана со ста человеками в доказательство верности вашей с посланным сим от нашего величества к вашему степенству ближним вашим Уразом Амановым с товарищами. Император Пётр Фёдорович".
- Как ты появился возле злодея Пугачёва? - спросил Симонов, комкая в кулаке послание самозванца.
- Я прибыл вместе с муллой Забиром от Нур-Али-хана к осударю с дарами, - ответил через переводчика всё ещё озлобленно Аманов.
- Кто писал сие гнусное письмо?
- Ваш казак Болтай, Идоркин сын.
- А ты знаешь Идорку? - спросил Симонов.
- Он у меня бабу украл, жену мою.
Тучный Мартемьян Бородин хихикнул, зачихал в платок.
- Где ты встретил злодея Емельку Пугачёва?
- Осударь вчера находился ниже Чаганского форпоста. При нём яицких казаков триста душ. Осударь сюда идёт...
Офицеры и старшины переглянулись.
2
Глазастый молодой казак крикнул со сторожевой вышки Чаганского форпоста:
- Государь с толпой показался!
Казаки, старые и молодые, вылезли из своих плетёных, обмазанных глиной шалашей и, защищаясь ладонями от утреннего солнца, воззрились в степь. Там, в клубах пыли, двигались всадники.
Чаганский форпост, как и прочие форпосты Оренбургской линии, являлся одним из защитных пунктов против набегов калмыков и киргизов. Форпосты и пикеты строились на один манер, они имели вид маленькой крепостицы: невысокий земляной вал, сторожевая бревенчатая вышка, несколько шалашей, чугунная старая пушка да человек двадцать казаков.
Костёр горел. В котле кипела баранья, с пшеном, похлёбка. У корыта, засучив рукава, старый казак стирал бельё. Возле котла, принюхиваясь и пуская слюни, вертелась чёрная собачонка.
К стоявшим на валу казакам, отделившись от толпы, подскакали три всадника. Один из них крикнул с седла: