- Признаёте ли государя Петра Фёдоровича? Вот он самолично шествует с верным воинством своим к Яицкому городку - спасать всех казаков от лютыя напасти.
- Признаём! Давно поджидаем батюшку - с готовностью откликнулись казаки. - Ой, да никак это ты, Чика?
- Я, - ответил Чика-Зарубин. - Сколько вас здесь? Шастнадцать. Седлайте коней, теките к государю. Да не мешкайте! - И всадники поехали дальше.
Вскоре группа казаков Чаганского форпоста подошла на рысях к стану Пугачёва.
- Здорово, детушки! - поприветствовал Емельян Иваныч соскочивших с коней молодцов.
- Рады служить тебе, ваше величество! - закричали казаки.
- Съединяйтесь, детушки, с моим воинством. Будете верны мне, государю, - ласку мою восчувствуете, стану льготить вас, а отстанете от меня - смерть примете. С изменниками я крут!
- Твои рабы, ваше величество! - вновь закричали казаки и повалились на колени. - Не вели казнить, вели миловать.
- Встаньте, детушки! Я ваш отец и царь ваш, - ласково произнёс Емельян Иваныч.
Казаки поднялись и с любопытством стали присматриваться к государю. Не высок, не низок, в плечах широк и мясист, а в талии поджар. Полнощёкое строгое лицо в густой чёрной бороде с лёгкой проседью; волосы подрублены по-кержацки, под горшок, на лоб зачёсана подстриженная чёлка; меж крутыми пушистыми бровями нет-нет да и врубится глубокая складка. Глаза тёмные, жаркие, пронизывающие; встретишься взором с ними и - мимовольно дрогнет сердце. Одет батюшка не по-царски, просто. На нём тканный из верблюжьей шерсти поношенный бешмет, подпоясанный шёлковым кушаком с кистями, на голове мерлушковая с красным напуском шапка-трухменка. Поди, у батюшки и царская сряда есть, да он, видать, бережёт её, в походы-то не надевает: эвот пылища какая по дорогам, по сыртам.
Пугачёв взад-вперёд расхаживал по луговине. То смотрел в землю, то вскидывал голову, пристально вглядывался в побуревшую степь, в какое-нибудь показавшееся пыльное облачко. Иногда он сердито сплёвывал сквозь зубы.
Уже несколько форпостов с охотой передались новоявленному императору. Присоединялись к его толпе и казаки, жившие на зимовьях или скрывавшиеся в бегах от преследования коменданта и старшин.
Пугачёв старался казаться довольным таким успешным началом, но душа его была неспокойна: предвиделось много трудностей. Впереди - Яицкий городок с полковником Симоновым, Оренбург с генералом Рейнсдорпом, впереди вся жизнь, окутанная грозовым туманом.
Вот, по команде царя, все вскочили в сёдла и тронулись в путь-дорогу. Рядом с Пугачёвым ехал чернобородый, с тёмно-бронзовым, как у грека, лицом Зарубин-Чика. Нос у него большой, горбатый, глаза быстрые, весёлые. Громкоголосый Чика никогда не унывает. Вот и сейчас он старается развлечь государя, чтоб в дороге не скучал, но тот через плечо смотрит на него и говорит:
- На Яицкий городок войной идём, а пушек у нас чёрт-ма...
- Да, пушек маловато, а кои с форпостов поснимали, пять штук, так нешто это пушки? Из них очумелую собаку не убьёшь.
- Да-а, - раздумчиво протянул Пугачёв. - Ежели б у нас батарейки на две добрых пушек было, ну тогда, как говорится, отойди-подвинься. А при пушках чтоб бомбардиры ухватистые... Да ведь возле пушек-то я и сам могу орудовать, дело бывалое.
Он вспомнил про свой поход в Пруссию, где, вместе с донцами, сражался в молодых годах против войск Фридриха II. Вспомнил и про старого бомбардира Павла Носова, с коим водил на той войне дружбу. "Эх, где-то ты теперь, родимый старичок? Жив ли?" - подумал Емельян Иваныч и, вздохнув, молвил:
- Вот ужо, как скопим силу, на уральские заводы доверенных людей учнём спосылывать. Пушки там заберём, новые лить будем. Тамо-ка, слыхал я, знатецы по пушечным делам имеются.
- Да уж это так... Лишь бы нам народом обрасти. Не торопись, батюшка. Ведь ты и в царях-то третий день ходишь. Выступили мы семнадцатого, а сегодня... девятнадцатое сентября.
- Нет, Чика, поспешность не вредит, - возразил Пугачёв. - А ведь, слышь, артиллерия дело великое, Чика. На Яике из пушки вдарить - по Москве да по Питеру гулы пойдут. Ась? - и Пугачёв по-хитрому прищурился на Чику, отчего лицо его из сторожко сурового сделалось простым и по-мужичьи добродушным.
- Да уж... Чего тут, - проговорил Зарубин-Чика и, указав рукой вперёд, добавил с облегчением: - А вот и городок наш на виду, ваше величество. Эвот кресты-то взблескивают на солнышке.
Церковные кресты сияли в далёком мареве, солнце спускалось, чистое небо голубело над головами. Пугачёв раздумчиво молчал.
- Не пора ли привал, ваше величество, да поснедать... - опять сказал Чика, и вся толпа, по знаку Пугачёва, остановилась.
В тороках у казаков и в телегах были туши баранов, живые, связанные попарно куры, хлеб, сало. Стали разводить костры. И в суете не заметили, как к стану подкатила бричка с рогожным верхом. Её конвоировали двое верховых казаков.
- Вылазь! - крикнул один из конвоиров. - Чика, примай! Барина пымали.
Из брички угловато стал вылезать долговязый бледный сержант Дмитрий Николаев.
Колченогий возница соскочил с облучка и попросил у рыжеусого казака Давилина покурить. А сержанта подвели к сидевшему на пне Пугачёву.
- Откуда, кто таков? - подбоченясь, спросил пленника Пугачёв.
Сержант, руки по швам, назвал себя и добавил, что послан комендантом Симоновым вплоть до Астрахани курьером.
- Подай сюда бумаги, что с собой везёшь.
- Бумаг у меня не имеется, - дрогнувшим голосом проговорил Николаев. - Послан словесно упредить на форпостах, чтоб не дремали, потому как по левому берегу Яика орда показалась.
Пугачёв, чувствуя на себе ожидающие взоры казаков и приставших к его толпе крестьян, колебался: как ему поступить с сержантом из вражеского лагеря? А вот как... Ведь он, Пугачёв, царь среди своего народа, - стало быть его ответ сержанту должен быть словом государственным.
- В таком разе, ежели ты по казённому делу, то поезжай, - веско сказал Пугачёв. - Ежели насчёт орды, так это дело нужное, государственное.
Сержант Николаев поклонился, чётко сделал налево кругом (Пугачёву понравилась выправка его), и переполненный радостью, что спасся от гибели, поспешил к кибитке. И только лишь занёс он ногу, чтоб сесть, как сильная рука казака Давилина цепко схватила его за шиворот:
- Стой, изменник! А это что? - и Давилин сунул в лицо Николаеву восемь отпечатанных пакетов. - Возница-то твой не столь крив душой, как ты. Пока тебя государь опрашивал, возница-то из твоей сумки указы симоновские выпростал... Марш к государю!