- Ну вот, и казаком стал, - проговорил краснощёкий Тимоха Мясников и бросил пук волос в траву.
- А ведь ты, Николаев, из господишек: либо сбежишь, либо нас продашь, - сказал Митька Лысов и зло захохотал.
- Ни то, ни другое, - сердито возразил сержант. - Не хуже вас служить стану государю...
- Ой ли?.. - и нахрапистый Митька, опять захохотав, погрозил сержанту пальцем.
...По белой стене мотались-елозили тени от сидящих за столом. Вот одна быстро издыбила и упёрлась головой в потолок. Это поднялся комендант, полковник Симонов:
- Значит, как я и говорил вам на совещании... (Крылов, опоздавший к совещанию, особо внимательно вслушивался в слова начальника.) В першпективе предстоят нам немалые хлопоты со злодейской толпой. Добро, ежели поймаем вора... Только как ловить будем, какими силами? У меня пятнадцать штаб- и обер-офицеров, пятьдесят три сержанта с унтер-офицерами да семьсот человек рядовых, ну ещё сотня оренбургских казаков, на коих, признаться, я шибко-то положиться не могу. Вот и вся моя воинская сила! А крепостца наша, увы, в самом плачевном положении. Вот в каких обстоятельствах застаёт неимоверный по внезапности и каверзный по дерзости своей подлый казус. И доверительно вам говорю, господа командиры, не могу я решиться на риск вывести все наши силы за городок, чтоб сразить злодея: выведешь, да, чего доброго, и назад не вернёшься. Ведь сами знаете, каково настроение яицких казаков и всех жителей в городке, население при всякой в наших рядах заминке примет сторону самозванца.
- Искру туши до пожара, беду отводи до удара, господин полковник, сказал Крылов.
- То-то же и есть! - в волнении воскликнул Симонов, ероша стриженные в бобрик волосы. - Пуще всего опасаюсь, что искра разгорится в пламя... при нашем невольном попустительстве. - Он вздохнул и потупился. И все вздохнули. - Итак, взвешивая обстоятельства, нам волей-неволей остаётся взять тактику оборонительную. И положиться на господа бога, а наипаче на самих себя. Гм, гм... Надеяться на помощь Оренбурга вряд ли следует: Рейнсдорп сам может оказаться в опасном состоянии. Да ещё неизвестно, когда мой курьер сержант Николаев доскачет до него, а может, и вовсе не доскачет... - потряхивая головой, тихо, с грустью, закончил он.
Черноволосая круглощёкая Дашенька при этих словах заморгала и незаметно смахнула тонкими пальцами навернувшиеся слёзы.
Гости раскланялись с хозяевами, пошли к выходу. Симонов, остановив Бородина, взял его под руку, отвёл к окну.
- Вот что, господин старшина, - сказал он, - хотя ты такой же полковник, как и я...
- И сверх сего бывший войсковой атаман, - проговорил басом Мартемьян Бородин, вскинув на Симонова мутные полупьяные глаза.
- Да, - подтвердил Симонов. - Но всё-таки хоть ты и "сверх сего", а подо мной, брат, служишь, ибо я комендант вверенной мне её величеством крепости. А посему, имея в виду времена тревожные, приказываю тебе: пить брось! - резко сказал Симонов. - Ежели хоть однажды нарушишь моё приказание - на меня не пеняй: тотчас будешь посажен на гауптвахту и к тебе будет приставлен лекарь с пиявками и рвотным...
- Да боже сохрани! Да что вы, Иван Данилыч, батюшка. Брошу, брошу!.. Ведь я и не пью много-то. Ведь это я с праздника покуролесил, Воздвиженьев день был, - заторопился, запыхтел Мартемьян Бородин, - двадцать пять лет верой и правдой служу всемилостивой. И верность свою докажу её величеству. Рубите мне голову с плеч, ежели я на аркане не приведу к вам вора Емельку! - потрясая кулаками и жирным загривком, закричал Мартемьян Бородин, отёчные мешки под его глазами взмокли, он скривил рот и пьяно завсхлипывал.
Оба полковника обнялись и простились.
Симонов остался в столовой один. Да ещё Дашенька тут же прибирала посуду. Он опёрся о стол ладонями, опустил черноволосую, с лёгкой проседью голову и желчно подумал про только что ушедшего Бородина: "Неуч, лихоимством и подлостью стяжавший немалые богатства. Рабов, негодяй, завёл себе из калмычишек. Если б не был ты мздоимцем да утеснителем, и восстания на Яике не случилось бы. А не было бы восстания, и Пугачёв в здешних местах был бы немыслим. Ты, Мартемьян Бородин, создал Пугача!"
- Вы что сказать изволили, папенька? - спросила Даша.
- А? Нет, я ничего, - откликнулся Симонов. - Иди-ка, там тебя на кухне Мавра ждёт.
Даша вытерла большую фарфоровую кружку петербургского ломоносовского завода и, вздохнув, вышла. Как только захлопнулась за ней дверь, Симонов схватил из шкафа штоф с водкой, с проворностью налил почти полную кружку, перекрестился, выпил залпом, крякнул и, махнув рукой, побрёл к себе в спальню.
2
К полдню, приблизясь к городку версты на полторы, толпа в нерешительности остановилась: на том же месте, как и вчера, стоял отряд секунд-майора Наумова, впереди отряда густые рогатки, а перед рогатками четыре полевые пушки.
Лишь только часть пугачёвцев пошла, для пробы, конным строем на отряд, пушки загрохотали, засвистела картечь, конники повернули обратно. Огорчённый упорством Яицкого городка, Пугачёв на совете сказал:
- С голыми руками супротив пушек соваться нечего. Я своё войско верное зря тратить не стану. Пойдёмте прочь куда ни то. Авось, одумаются, гонцов за нами спосылают. Тогда с честию войдём в городок.
- Пойдём, ваше величество, по линии до Илецкой крепости, - мазнув по надвое расчёсанной тёмно-русой бороде, присоветовал высокий, сутулый Максим Шигаев. - По пути форпосты встренутся, людей да пушки забирать там станем.
Казаки поддакнули Шигаеву. Пугачёв подумал, снял шапку, почесал затылок. Ему нравился этот степенный казак с умными серыми глазами, да, в сущности, и спорить-то было не о чем.
- Ну ин пойдём по линии. Так тому и быть, - сказал он.
Двинулись степной дорогой вверх по Яику.
Возле форпоста Рубежного, пройдя полсотни вёрст, толпа остановилась на роздых. После обеда Пугачёв велел трубить сбор в казачий круг. Снова залился-зазвенел рожок губастого Ермилки. Звание горниста было его гордостью.
Когда круг собрался и Пугачёв вошёл в него, шапки с голов как ветром сдунуло.
- Вот, детушки, - громко начал Пугачёв, - вас теперь у меня поболе четырёх сотен. Неверная жена моя, немка окаянная Катерина, что со дворянами престола родительского лишила меня, она и вас всех, детушки мои, пообидела, лишила войско яицкое привилегий и вольностей и замест атамана подсунула коменданта Симонова. Ну, бог ей судья. А вот я, третий император Пётр Фёдорыч, обычаи ваши древние блюду и сызнова дарую вам казацкое устройство, согласуемо древним обычаям. И положил я подкрепить вас чинами и званием, чтобы вы не бегали от меня, а были во всём довольны. Сего ради повелеваю выбрать вам себе вольным выбором атамана, полковника, есаула и четырёх хорунжих. А ты, простой казак Давилин, отныне будь при моей особе дежурным, вроде адъютанта... Ну, с богом!