- Никакая не государыня, а сама губернаторша именинница, сама Росдорфша, вот кто, - с необычайной важностью, очевидно желая поразить воображение провинциального казака, сказал старый, беззубый капрал и самодовольно запыхтел сквозь усы: - Ну, шагай, проведу тебя в палаты через кухню... Только навряд ли примет сам-то. Поди, выпивши, а то и вовсе раскорячился. Винища этого самого таскали, таскали к обеду, конца краю нет. Целый полк в лоск споить можно... На-ка, хвати чарку и ты, - он достал из шкафа с делами штоф водки, поднёс казаку стакан и сам выпил. Пустобаев только теперь заметил, что капрал не особенно твёрд на ногах. Так какой, говоришь, Пугач, что ещё за Пугач такой?
- Вот увидишь... А не увидишь, так услышишь...
- А ты не стращай, - пробубнил капрал, направляясь через сад в кухню. - Мы с его высокопревосходительством и не таких Пугачей пугали. А то заладил - Пугач да Пугач... Тьфу! А ещё казак... Шагай веселей!
- Он государем назвался, Петром Третьим... Вот он какой Пугач-то!
- То есть как это государем назвался?! - заорал капрал, входя с казаком в кухню. - Ах, государем? Петром Третьим, покойником? Ах ты, сукин ты сын!.. Я те покажу... Эй, повар, прачка, кухарка, хватайте разбойника, бунтовщика! Я те покажу, как государем называться! - И капрал сгрёб казака двумя горстями за густую бородищу.
- Да ты что, пьяная твоя харя! - заорал казак и смаху брякнул капрала на пол.
Вся кухня враз захохотала. Казак присмотрелся: кухня была пьяна. Вошёл молодой офицер.
Казак стоял в передней вот уже порядочно времени, а из покоев никто не появлялся. Где-то в задних комнатах сотрясала стены духовая музыка, раздавался размеренный трескучий топот и лязг шпор - должно быть, шли там плясы. При свете двух оплывших свечей на подзеркальнике казак осмотрел себя в огромном, от потолка до полу, зеркале: русая, с сильной проседью борода целёхонька, от капральских пьяных лап, кажись, ни один волос не пострадал. Ну и слава те господи!
В соседнем зале беготня, выкрики, визгливый женский хохот - надо быть, в жмурки господа играют. Казак услыхал приближавшиеся к передней мужские голоса, отскочил от зеркала, вытянулся в струнку.
- Да, да, да... Касак? Ах, касак?.. От Симонофф?.. Где он, где?
В переднюю вошли четверо: сам генерал-поручик Иван Андреич Рейнсдорп, два его адъютанта и молодой офицерик, что повстречал казака в кухне.
Губернатор был невысок и мало осанист, с круглым брюшком, ножки тонкие, в длинных чулках, башмаках и серого цвета атласных кюлотах. Такой же, со срезанными полами, кафтан, расшитый серебряной травкой, на кафтане - звезда, кресты, медали. Яйцеобразное, раскрасневшееся от выпивки лицо губернатора было маловыразительно: преобладали черты туповатости, чванства.
Из апартаментов в переднюю он нёс себя как бы на цыпочках, прижав локти к бокам, оттопырив мизинцы и слегка повиливая бёдрами. Увидав в отдалении замершего на месте человека, он приостановился, вскинул к глазам лорнет, оправленный в черепаху и золото, и стал наступать на Пустобаева. Позабыв дышать, дюжий детина глядел в лицо генерала бодро и преданно. Генерал ближе, ближе... И вот лорнет его упёрся в бородишку казака. "Гм", - сказал генерал и стал отступать, пятясь задом. Остановился, чуть выставил правую ногу вперёд, выпятил грудь, чтоб казаться воинственным, и командирским охрипшим баском крикнул с задором:
- Здорово, касак!
- Здравы бывайте, ваше высокопревосходительство! - выкатив глаза, гаркнул казак-бородач с такой силой, что подвыпивший губернатор покачнулся, удивлённо вскинул рыжие брови и, обернувшись, подмигнул толпившимся возле дверей гостям:
- Вот голос... Очшень, очшень карашо... Кто такой, что скажешь, касак? - и губернатор снова поднёс к большим карим глазам изящный лорнет свой.
- Дозвольте репортовать! Строевой казак Яицкого городка Пётр Пустобаев, спосылован господином комендантом Симоновым с важным пакетом к вам, батюшка, ваше высокопревосходительство, и повелено мне оный пакет препоручить вам в собственные ручки... Дозвольте репортовать!
Губернатор, оттопырив мизинец, украшенный бриллиантовым перстнем, с миной брезгливости принял пакет за уголок двумя пальцами и чрез плечо протянул его адъютанту:
- Симонофф... пакет... Что за экстренность? Можно бы повременить! У меня, видишь, бал.
- Самоважнейшее дело, батюшка! - опять гаркнул Пустобаев. - Господин комендант приказал: ежели, говорит, тебя, Пустобаев, в дороге словят злодеи да пакет отберут, ты, говорит, ежели, говорит, от петли избавишься, как можно старайся утечь от разбойников и прямо, говорит...
- Тсс... Стой, касак!.. Какие разбойники, какая петля? Какая утечь? Пфе... Гаспада! Ви слюшаете? У меня в губернии тишь да гладь, да божья благодать. А они там, а они с Симонофф... - вспетушился, засеменил взад-вперёд ножками губернатор.
- Насмелюсь доложить. К Яицкому городку подступал намеднись Емелька Пугачёв, с изменниками... Он государем себя назвал, Петром Фёдорычем, силу скопляет, грозит, лиходей, всех перевешать, кои не согласятся признать его богомерзкую харю за государя покойного...
- Што, што, што?! - губернатор округлил рот, вскинул к глазам лорнет, попятился.
И среди гостей, толпившихся в дверях, раздались восклицания любопытства, тревоги.
- Пасфольте, пасфольте... - бормотал губернатор, то повёртываясь в сторону гостей, то устремляя свой взор на казака. Его жирное, яйцеобразное лицо ещё более раскраснелось, тёмно-рыжие букли с косичкой жалко мотались. - Или я очшень есть пьян, или твоя Симонофф, как это... ну как это?.. Твоя Симонофф сбился с ума... есть помешанный... Его маленечко надо в дольхауз сажать. Но я, кажется... я, кажется...
- Иван Андреич!.. Вы ни капельки не пьяны, вы душка, - прозвенел от дверей голосок, и маленькая блондинка с крупным бюстом, одетая в бальное, смело декольтированное платье, вольным жестом послала молодящемуся губернатору воздушный поцелуй. - Кончайте же скорей, Иван Андреич... Нас ждут фанты...
Глаза губернатора потонули в блаженной улыбке. Забыв про яицкого казака, коменданта Симонова, злодея Пугачёва и обратясь всей своей персоной к блондинке с пышным бюстом, он поцеловал концы собственных пальцев: