Государь восседал на широком мягком стуле посреди дверного проёма в спальню, как врезанная в раму картина. По обе стороны его горели на круглых столиках две свечи, нарочно зажжённые Стешей, чтоб лучше был виден лик царя.
Стены оклеены розоватыми, в цветах, шпалерами, потолок выбелен, на низких окнах - кисея и гераньки. На стене у входной двери в порядке развешаны ружья, сабли, прочие военные доспехи. Вдоль стены - прикрытые коврами сундуки с добром.
Осматривая горницу при свете свечей и наткнувшись взором на окованные жестью сундуки, Пугачёв вспомнил купеческий сундук, добытый им со дна Волги, вспомнил весь свой путь с Ванькой Семибратовым на Каму* и вспомнил молодую красотку Катерину. "Вот бы посмотрела теперь на меня, на государя императора", - с невольной тревогой подумал он, дивясь своей судьбе, вознёсшей его из безвестного бродяги в степень государя. Вспомнив о далёкой Катерине, о соловьиной ночи на реке, он тотчас же перевёл свой взор на Стешу, сидевшую в пяти шагах от него. Глаза их встретились. Стеша облизнула губы и потупилась. "Хороша хозяйка, приглядиста!" - вновь подумал он и, заслышав шаги вошедшего в горницу плечистого хозяина с медной сулеей в руке, отвёл глаза от запылавшего лица смиренной Стеши.
_______________
* В село Котловку, в 1767 году.
- Вот, ваше величество, сладкий медок, год в земле зарытый был. Для ради вас выкопал. Выкушайте чарочку. Только дюже крепок он, много пить поостерегитесь, батюшка! - Хозяин, наклонившись, кричал эти слова в самое ухо государю, обычным же голосом говорить было бесполезно: тридцать девушек, сидевших вдоль стен на лавках и на сундуках, с такой силой и с таким самозабвенным азартом горланили песни, что звенело в ушах и вздрагивали стёкла.
Пугачёв жмурил довольные глаза то на голосистых девок, то на колыхавшиеся задорные огоньки свечей. Он выпил мёду, крякнул, утёр усы, сказал:
- Ну и добёр мёд твой, Иван Александрыч! Слышь-ка, мне подобает девкам деньги швырять, а у меня рубли. Не можешь ли разбить их на серебряную мелочь, пятаки да гривенники?
Творогов охотно на это согласился. Пугачёв отсыпал ему в полу пригоршню рублевиков и выпил вторую чару мёду. В голове у него загудело, по рукам, по ногам потекла пьяная истома. Взглянул на девок, те уже в пляс пошли. Песня, взвизги, топот - дом дрожит!
Девки не больно-то приглянулись Пугачёву: "мелкого роста", плотные, присадистые. "Не девки, а крупа", - разочарованно подумал он. Но вот в плавном хороводе показалась статная, высокая девица. Она то подбоченивалась и улыбчиво кивала головой подругам, картинно вправо-влево изгибалась, вскидывала руку, помахивала платочком, как бы подманивая к себе милого, и, поводя плечами, плыла мелкой переступью по раскидистому кругу.
Пугачёву показалась она столь гибкой, столь прекрасной, что его сердце вперебой пошло, а большие глаза вспыхнули, как у филина во тьме.
Все до единой девки глаз не спускали с Пугачёва, а она хоть бы разок взглянула в его сторону. Пугачёв мазнул по усам, по бороде ладонью, вздёрнул плечи, приосанился. А как он считал себя одетым для царской особы не особенно нарядно, то, когда подошёл хозяин с целым блюдом серебряной мелочи, он сказал:
- Подай-кось мне шубу сюды, Иван Александрыч, чегой-то мёрзну я.
- Мигом, ваше величество!.. Только жарища у нас, с чего бы это вы заколели-то?.. - Пугачёв запахнул накинутую на плечи богатую, с огромным воротником шубу и снова сел, величественный, важный, каким и подобает быть царю.
Все до единой девки, топоча ногами, глаз не сводят с государя, а вот та гордячка только платочком машет и опять никакого внимания ни к государю, ни к его лисьей, крытой алым канаватом шубе. Ах ты, бесёнок!..
- Кто такая? - спросил Пугачёв стоявшего сзади него хозяина.
- А это Устинья Кузнецова, ваше императорское величество, яицкого казака Петра Кузнецова дочерь. Матери нету у неё, у бедной, сиротка. В наш городок к тётке погостить приехала.
- Не в замужестве?
- Нетути... Ведь ей только шестнадцать годков сполнилось. Вы не глядите, что такая рослая... Девчонка и девчонка!
Пугачёв прищурил правый глаз, засопел сквозь ноздри, сказал:
- Слушай, Иван Александрыч, я сейчас стану деньги швырять... Что, в полу-то дыр да щелей у тебя нету, не закатятся?
- Пол плотный, батюшка, потешьтесь, пошвыряйте...
Пугачёв ужал в обе горсти мелочь, размахнулся и швырнул в пляшущих девок:
- Лови, красавицы, на орехи да на пряники!
Девки с криком: "Спасибо, батюшка, спасибо, надёжа-государь!" бросились подбирать повсюду раскатившиеся деньги. А вот Устинья Кузнецова и не подумала ловить царскую подачку, она отёрлась белым платком, оправила волосы и села под окно, к государю боком, точно бы и в помине его нет. Ну, право же бесёнок, а не девка!
Государь схватил ещё горсть денег, вскинул руку и, словно картечью из пушки, стрельнул прямёхонько в Устинью Кузнецову. Но охмелевшая рука промахнулась, серебряная картечь пролетела мимо, ударила в стену, зазвенела, взбренькала и рассыпалась, как град.
- Устинья! - нетерпеливо крикнул Пугачёв. - Подь сюда, девонька!
Она тотчас встала, быстро, чётко подошла к государю, низёхонько отвесила ему поклон.
Лицо у неё продолговатое, нежное, румяное, аккуратно очерченные губы плотно поджаты, льняного цвета, вьющиеся на висках волосы заплетены в тугую косу. "Ой, красива!" - про себя молвил Пугачёв, невольно отводя взор от задорно-бесстрашных тёмных глаз её.
- Вались, вались батюшке в ноги да целуй ручку государеву, - делая растопыренной ладонью жест книзу, командовал хозяин.
- Не надобно, отставить! - крикнул Пугачёв. Рывком сбросив шубу с правого плеча, он вытащил из кармана горсть серебряных рублей, сказал девушке: - Подставляй подол, красавица. Прими дар от государя. - Та приподняла концами пальцев красный, в белых кружевах, фартук. Пугачёв всыпал туда деньги: - А когда станешь замуж выходить, весточку пришли мне, эстафет. Государь желает на свадьбе на твоей пир вести. Ну ступай, красавица, с богом да поиграй мне песенок. Мастерица ты!
Устинья сызнова низко поклонилась государю и, поводя наливными плечами, прочь пошла.