- Куда поведёте, батюшка, верное воинство своё, туда и мой конь побежит.
Все бывшие в свите стали упрашивать государя принять путь к Оренбургу.
Пугачёв с ответом замешкался.
Доводы Падурова были более понятны и близки его горячему сердцу, чем упрямое желание приближённых. Однако и речи Овчинникова о том, что в случае неудачи можно от Оренбурга в Туретчину и в Персию податься, тоже казались Пугачёву резонными. Но главное - у него не было охоты вступать в раздор с большинством. Он сказал:
- Немедля идти под Казань было бы куда складнее, господа атаманы. Ну, ежели ваше общее намеренье Оренбургу осаду со штурмом учинить, я, великий государь, супротивничать не стану вам.
Свита поклонилась государю. Подвыпивший Чика встал, ударил шапкой о ладонь и с пьяной горячностью сказал:
- Ваше величество, отдели мне сколько ни то войска. Я один на Казань пойду!
- Иди-ка ты, Чика, не на Казань, а на сеновал... Проспись, - со строгостью посмотрев на лупоглазого цыгана Чику, сказал совсем не строго Пугачёв.
Пугачёвцы прожили в Татищевой трое суток. Проводили время весело, в гульбе. Забрав лучшие по всей яицкой линии пушки, амуницию, провиант, вино, соль, деньги, они двинулись к Чернореченской крепости.
Комендант крепости Краузе загодя скрылся в Оренбург, а крепость встретила Пугачёва с честью.
На роздыхе явилась к Пугачёву дворовая девушка капитана Нечаева, взятого в плен в Татищевой. Ей было лет под тридцать. Высокая, ядрёная, чернобровая - кровь с молоком, - она кувырнулась Пугачёву в ноги и завыла. Пугачёв приказал ей подняться, спросил, как звать её и что ей надо? Она встала, сказала, что зовут её Ненилой и что её шибко тиранствовал барин офицер Нечаев. Сказав так, она снова кувырнулась в ноги. Пугачёв спросил:
- Как же ты, этакая крепкая да гладкая, барину-то поддалась?
- Да ведь я-то гладка, а он, пёс, того глаже... Изгалялся всяко, плетьми стегал.
Пугачёв приказал разыскать капитана Нечаева и вздёрнуть. Ненила в третий раз кувырнулась Пугачёву в ноги:
- Спасибо, надёжа-государь, заступничек наш... Уж не оставь меня рабу.
- Куда же мне тебя приделить-то? - в раздумье промолвил Пугачёв. Погодь, погодь... А смыслишь ли ты, Ненилушка, щи да кашу варить, ну там ещё разные царские блюда, вроде кукли-цукли всякие, меринанцы...
Ненила утёрла широкие губы, весело сказала:
- Кашу да щи завсегда сварю... Я, чуешь, управная.
- Так будь же моей стряпухой, потрафляй мне.
Ненила ещё раз повалилась Пугачёву в ноги.
Обращаясь к старику Почиталину, которому были вручены ключи от склада, Пугачёв сказал:
- Слышь, Яков Митрич! Приодень возьми девку, сарафанишко какой ни то дай поцветистей да ленточек, бабы это любят, да отведи, слышь, в палатку мою. Пущай она мне да заодно и барыньке Харловой услужает.
2
До Оренбурга оставалось всего около тридцати вёрст. Если б Пугачёв не провёл зря четверо суток в Татищевой да в Чернореченской, он легко мог бы овладеть не готовым ещё к обороне Оренбургом. Однако использовать столь удобный случай пугачёвцы прозевали.
Известие, что Татищева крепость пала, привело Рейнсдорпа в испуг. Сильная крепость, надёжный оплот Оренбурга, в руках разбойников! Нет, это нечто невероятное... "О, какой катастрофа! Этот Вильгельмьян Пугашов вовсе не разбойник, он во много разов лютее разбойника, он со свой сброд коварна шволочь", - по-русски думал он, бегая вдоль кабинета и нервно кусая сухие губы.
Ещё 24 сентября Рейнсдорп трём губернаторам - казанскому, сибирскому и астраханскому - отправил бумаги о появлении Пугачёва и об угрожающей всему краю опасности. А 28 сентября, получив сведения о трагической судьбе Татищевой крепости, экстренно собрал военное совещание. Присутствовали: обер-комендант генерал Валленштерн, войсковой атаман Могутов, действительный статский советник Старов-Милюков (бывший полковник артиллерии), чиновники Мясоедов да Тимашёв и директор таможни Обухов люди важные, откормленные, самонадеянные.
Рейнсдорп задвигал рыжими бровями, придал лицу выражение воинственности и начал:
- Господа! Этот, шорт его возьми, касак Пугашов со своя шайка угрожает Оренбургу. И брать его за простой разбойник не есть возможно. Он, шорт его возьми, опасный коварный враг. Это-это так и есть, прошу верить мне, старого вояке. Ну-с... Будем подсчитать, с богом помолясь, наши силы.
Развернули ведомости, сводки. Оказалось, вся Оренбургская губерния охраняется тремя лёгкими полевыми командами - в них всего 1230 человек да несколькими гарнизонными батальонами и местным казачьим населением. Эти ничтожные воинские части разбросаны по необъятной территории, и, при сложившихся обстоятельствах, подтянуть их в срок к городу было почти невозможно. Собственно же защитников Оренбурга числилось всего 2900 человек, из них регулярных войск не более 174 человек, да гарнизонных солдат (большинство престарелых и калек) 1314 душ. Остальные - казаки, инвалиды, обыватели и ещё 350 татар, на верность коих было опасно положиться.
Решили, что со столь малыми силами нечего и пытаться вступать с мятежниками в открытый бой, а дай бог как-нибудь отсиживаться в крепости, пока не придёт выручка извне.
О количестве мятежников сведений у Рейнсдорпа не было. Однако предположительно говорили, что Пугачёв располагает по крайней мере тремя тысячами конников и многими пушками. А главная беда в том, что силы злодея всё возрастают. Так, было оглашено донесение, что пятьсот башкирцев, высланных из Оренбурга в помощь Татищевой крепости, подобно отряду сотника Падурова, целиком передались мятежникам.
- Вот вам! - воскликнул Рейнсдорп и снова, и снова тянулся к табакерке. Кончик белого носа его от частых понюшек стал коричневым, покрытые веснушками щёки раскраснелись.
Постановили тотчас отправить приказ начальнику Верхне-Озёрной дистанции, бригадиру Корфу, чтоб гарнизон и орудия как Пречистенской крепости, так и уцелевших от мятежной заразы форпостов немедля были направлены в Оренбург.
Вторым пунктом постановили: все мосты через Сакмару разломать, комяги и лодки сжечь, дабы неприятель употребить их для себя не мог. Далее было постановлено привести артиллерию в исправное состояние, подчинив её Старову-Милюкову; разночинцам, имеющим ружья, назначить места для обороны крепости, а безоружных определить для тушения пожаров; при сем "дать обер-коменданту строгий приказ, чтобы никто из тех мест, где кто назначен, отнюдь не отлучались, хотя бы и пожар собственного дома увидели!"