- Куда вы, государь, нас ведёте и что думаете делать?
- А веду я вас в Сакмарский городок, либо в Каргалу, либо ещё куда подале... Пробудем там до весны, а коль скоро дождёмся хорошего времени, поведу я своё воинство на Воскресенские Твердышёва заводы.
Кинзя вдумчивыми глазами воззрился в похудевшее лицо Пугачёва и бодрым голосом сказал:
- Ну, ежели вы на заводы придёте, в нашу Башкирь, я вам чрез десять дней хоть десять тысяч своих башкирцев поставлю, конницу.
- Благодарствую, Кинзя Арсланыч, спасибочко тебе!.. Верный ты, растроганно сказал Пугачёв, и на его душе несколько потеплело, но брови были всё так же хмуро собраны над переносицей.
Он тотчас приказал Падурову и Почиталину написать воззвание к башкирскому народу. И письмо князю Голицыну.
- Пускай князь пораздумает, с кем воюет, супротив кого идёт, приподнято говорил Пугачёв, силясь произвести впечатление на ближних. - Да не забудьте, господа писаря, напомнить ему, что, мол, отцы и деды его верой и правдой служили моим приснопамятным предкам.
Уходя спать, Пугачёв уже который раз подумал: "Где-то Овчинников мой, да Горбатов офицер с Перфишей? Да в добром ли здоровье верный мой старик Павел Носов?".
26 марта Пугачёв с войском был в Каргале, он занял её без боя, так как Рейнсдорп и не подумал прислать туда воинский отряд. Емельян Иванович с большим сожалением узнал об аресте здесь Хлопуши. Он приказал атамана Мусу Улеева и всех каргалинских старшин насмерть переколоть, дома их сжечь.
Две красавицы-татарки - Улеева и Абрешитова, крепко любившие "бачку-осударя", принимавшие его у себя и приезжавшие погостить к нему в Берду, умоляли Пугачёва помиловать их мужей - сотника и атамана. Но Емельян Иваныч в раздражении сказал им:
- Ваши мужья - не люди, а собаки! Они, изменники, наивернейшего слугу моего погубили - Хлопушу.
Учиня быструю расправу, он поставил в Каргале начальствовать Тимофея Мясникова, при нём оставлено было 300 человек башкирцев и крестьян. Наконец-то и краснощёкий Тимоха, приятель Зарубина-Чики, в большие начальники попал.
В тот же день Пугачёв занял Сакмарский городок, а так как провианта в армии было маловато, он послал Творогова в Берду: "Авось, чего не то там сыщешь".
Творогов взял с собой отряд конников в тысячу человек. Пред его отъездом в путь подошёл к нему озабоченный Падуров и спросил:
- Когда ты свою Стешу отправлял домой, не заприметил ли Фатьмы, не увязалась ли она за твоей жинкой?
- Нет, Тимофей Иваныч... За суетой и ни к чему мне было... Не до баб теперь.
Творогов быстро налетел на Берду, захватил в плен немногочисленную команду Рейнсдорпа, добыл провианту, но, приметя, что к слободе подступает авангард Голицына, вернулся в Сакмару. На обратном пути пристали к нему Али и Фатьма на своих конях. Невзирая на весенние, радостные дни, Фатьма с опечаленным сердцем, с тоской в глазах ехала к своему Падуру.
- А где Шванвич? - спросил Творогов.
- Мы искали его, нету, - ответил Али и переглянулся с сестрой.
Губернатор Рейнсдорп, чтоб как-нибудь оправдать своё ротозейство, в донесеньи по начальству сообщил, что вчерашнее нападение на Берду было произведено "злодеями" под прикрытием густейшего тумана: "Внезапу подкрались и ударили". Но член-корреспондент Академии Наук Рычков рад был случаю поглумиться над Рейнсдорпом. В дневнике он записал: "Могло статься, что в оной слободе был густейший туман, но в городе во весь сей день никакого тумана не было".
Тем временем князь Голицын отправил для преследования Пугачёва крупный отряд полковника Хорвата. Сам выступая из Татищевой, Голицын оставил в этой крепости Мансурова, предписав наблюдать, чтоб "злодей" не мог пробраться к Яику, а затем, ежели зимний путь допустит, идти ему, Мансурову, на Яик.
Хорват вскоре занял Берду и донёс Голицыну, что Пугачёв снова успел скопить себе силу, к нему на помощь прибыли до двух тысяч башкирцев и присоединилось много "отчаянной сволочи", что "злодей" с пятитысячным войском, набрав провианту и фуража, сидит в Сакмарском городке (в двадцати верстах от Оренбурга) и намерен защищаться.
Князь Голицын принял нужные меры. Он 31 марта занял Берду и с небольшим конвоем и свитой пышно въехал в Оренбург как триумфатор. Его прибытие приветствовалось колокольным трезвоном, пушечной пальбой и радостными криками обывателей.
Повернись судьба иначе, и, может быть, многие горожане, казаки и солдаты с ещё большей торжественностью, с ещё большим рвением встречали бы Емельяна Пугачёва.
Дворянством, начальством и купечеством был дан Голицыну обед. Разговоры кружились возле событий последнего времени, возле непомерных трудностей пережитой Оренбургом блокады, коснулись также театра военных действий в Турции. Но Голицын, к сожалению, ничего нового о войне не знает, так как давно не получал оттуда известий; может быть, письма, ему адресованные, где-нибудь путаются по оренбургским и башкирским просторам.
После обеда в гостиной губернаторского дворца подвыпившему, как и все гости, князю Голицыну был представлен в виде курьёза собравшийся уезжать в свой Курск купчик Полуехтов. Довольно живо, с потешными ужимками, то размахивая руками, то почёсывая за ухом, он рассказал князю о своей схватке со "злодеями", о поездке к Пугачёву и страшном разговоре с ним. Слушая его, развеселившийся князь, а за ним все гости немало смеялись.
- А господин Пугачёв-то, смотрите-ка, остроумец изрядный, - говорил князь и обратясь к купчику: - Так кто ж вы теперь, Полуехтов или Полуухов?
- Ухи целы, ваше сиятельство... Стало, я, как и допрежь, Полуехтов, захлёбываясь, бормотал купчик.
- Герой, ваше сиятельство!.. О! Герой! - восторгался Рейнсдорп. - С одной крюшка, ваше сиятельство, инсургентов прогонял!
Князь поднялся, снял со своей груди золотую медаль, повесил её на грудь задохнувшегося от внутреннего трепета купчика и обнял его, сказав:
- Носите с честью, молодой человек. Такие люди, как вы, отечеству нашему на пользу.
Первого апреля, в два часа утра, Голицын двинулся из Берды. Приближаясь к Каргале, князь узнал, что ему навстречу выступил из Сакмарского городка Пугачев с двумя третями своего войска.
Каргала с окрестностями находилась среди Губерлинских гор, в местности, изборождённой высокими сопками, глубокими рвами и дефилеями, что создавало весьма большое преимущество для обороны и невыгодные условия для наступления.