За татаркой, пурхаясь в снегу, спешат гусары. Преграждая ей дорогу справа и слева, они стараются загнать её коня в глубокую снежную застругу.
Падуров ничего не видит, кроме сверкающего возле Фатьмы клинка турецкой сабли да ослепительной белой чалмы.
- На по-о-мощь! - кричит обезумевший Падуров. - Братья казаки, на помощь!
Но казаков нет вблизи, - спасаясь от гибели, они прянули в лес.
И не треск ружейных выстрелов по бегущим казакам, не глухой гул ухнувшей пушки вдали, а пронзительный крик старика в чалме поразил слух Падурова.
- Алла! Алла! - визгливо вопил старик, настигая Фатьму.
Коня татарки загнали по грудь в сугроб. Из её рук гусары выбили саблю.
- Падур! Падур! - кричит Фатьма.
Метко брошенная петля гусарского вахмистра вмиг валит её с коня. С гортанными криками, подобными клёкоту хищных птиц, поверженную на землю женщину окружают татарские всадники.
И внезапно падает в сугроб сбитый пикой Падуров. На него налетели сразу пятеро, ему вяжут назад руки, набрасывают на шею аркан, ведут прочь, подгоняя ударами плёток; он беспрестанно оглядывается, в ужасе стучит зубами.
Меж тем костлявый старик, наскоро засучив рукава, уже взмахнул над головой Фатьмы кривой своей саблей.
- Сто-сто-стой! - неистово завопил подскакавший мулла. - Ля илля! Именем Мухамеда, стой!
В пухлой руке муллы - грузный жезл с отточенным концом и позлащённым набалдашником. Мулла тяжело дышит, возводит налитые кровью глаза к небу и сиплым голосом бросает Фатьме:
- Проклятая! Закон аллаха повергла!.. Так умри же, дочь шайтана! - и, занеся жезл, он с силой пронзает остриём грудь Фатьмы.
Татарка пронзительно взвизгнула и, затрепетав, пала.
Изо рта её хлынула кровь. Мулла весь дрожит, затем начинает громко икать, двойной подбородок его, обтянутый лоснящейся кожей, колышется.
- Руби!
Желтолицый костлявый старик, взмахнув саблей, разом отсек Фатьме голову. Лицо Фатьмы бело, глаза полузакрыты.
Всё кончено. Цвела жизнь, и не стало жизни. Но тот, кто отдаёт свою жизнь за других, идёт мимо смерти - в память народную.
Голова воткнута на копьё и вознесена над всеми. Иссиня-чёрные косы повисли, как ветви плакучей ивы. Указывая на мёртвую голову, мулла поучающе молвит:
- Великий аллах и Мухамед, пророк его, дали мне мощь сразить цвет горький, отравляющий дыхание нашей правоверной земли. Давайте молиться о Фатьме... Проклятье человеку, соблазнившему плод от плода нашего, кровь от кровей наших!.. Ля илля!..
Он заунывно поёт из корана, к его голосу хором пристают татары.
2
Тем временем отступавшие пугачёвские толпы, отстреливаясь, подтягивались к Сакмарскому городку. Но задержаться здесь было невозможно: изюмские гусары и чугуевцы с двух сторон налегали на мятежников, а сзади густыми цепями бежали, пуская ружейные залпы, солдаты карабинерского полка. Гористая местность, покрытая лесом, вся в глубоких оврагах и падях, по дну которых стремились потоки вешней воды, была гибельна для отступающих.
Преследуемые, утратив в конце концов всякий порядок, бежали пешими и скакали на конях, не помня себя. В узком междугорьи они стеснились так густо, что давили друг на друга. Лишь отдельные кучки удальцов с последней яростью продолжали обороняться, но большинство их гибло или попадало в полон, а кто спасался - бежал в городок прятаться в подпольях, в банях, на чердаках.
Емельян Иванович скакал на свежем коне к Пречистенской крепости. Пугачёвцы были разбиты и рассеяны.
Сакмарский городок оцепили воинские части Голицына. Производились повальные обыски. Уже было сыскано и арестовано несколько видных мятежников.
Связанного Падурова с арканом на шее вели через опустевшее поле. У него темно в глазах, мутились мысли, звучал в ушах беспрерывный пронзающий душу голос татарки: "Падур, Падур..."
Возле него стонут, ползут, кой-как движутся раненые, он шагает словно в бреду через трупы своих и врагов, и всё вокруг него захлёстнуто дымкой.
Вдруг он видит - лежит в стороне сверх сугроба атаман Витошнов - руки раскинуты, глаза в небо, безмолвствует.
- Андрей Иваныч! Витошнов! - вскричал Падуров и приостановился. Господа гусары, дозвольте... Он нашей Военной коллегии главный судья. Может, старичок жив ещё.
- Иди! Иди!.. Жив, так приколем... - закричали гусары, и один даже слегка стегнул Падурова плетью.
В станичной избе, куда ввели Тимофея Падурова, сидели на скамье связанные: близкий друг Пугачёва - Максим Григорьич Шигаев, Иван Почиталин, солдат Жилкин и главный писарь Военной коллегии Максим Горшков. Они сидели понурые, сгорбленные, с низко опущенными головами. Холёная, обычно расчёсанная надвое борода Максима Шигаева теперь обвисла мочалкой. Ваня Почиталин, уставясь в пол, часто взмигивал, утирал глаза рукавом изодранного в свалке чекменя.
Падуров взглянул на товарищей, остолбенел, покачнулся. Измученным голосом сказал:
- Братья казаки, старик Витошнов убит, Фатьма убита... Жив ли батюшка?
Ему никто не ответил. Кровь разом отхлынула от его мозга, задрожало, остановилось сердце, он судорожно стал хвататься за воздух и с закрытыми глазами упал боком на стол.
С толпой в пятьсот человек* Емельян Пугачёв, как гласят показания сообщников его, бежал "не кормя, во всю прыть до Тимошевой слободы. По приезду в ту слободу, только что накормили лошадей, то поскакали опять и, приехав в село Ташлу, ночевали".
_______________
* Около ста человек яицких и илецких казаков, около ста
заводских крестьян и триста человек татар с башкирцами. - В. Ш.
Избежав прямой опасности, Емельян Иванович стал приводить в порядок собственные мысли. Он не досчитывался многих соратников своих. Где они, забубённые головушки? Он ничего не знал о судьбе друга своего Шигаева, Вани Почиталина, верного полковника Падурова, Горшкова и Витошнова.
Прошло в нетерпеливом ожидании ещё два дня. Никто из его сподвижников не появлялся. Пугачёв, охваченный душевной мукой, наконец решил, что они либо убиты, либо угодили в полон. "А может быть - во всём благополучии, да только на след мой не нападут. А вот где Овчинников с Горбатовым?"
Он не знал, что главный атаман его бывшей армии Овчинников с остатками толпы отступил из-под Татищевой крепости в Яицкий городок. Он также ничего не ведал и о том, что офицер Андрей Горбатов с Варсонофием Перешиби-Нос, с двумя яицкими казаками, башкирцем и работным человеком с Авзяно-Петровского завода, прячась от вражеских разъездов, пятый день ищут Пугачёва по степи.