Граф Сольмс отчасти был прав. Обе партии - великого князя Павла Петровича, во главе которой стоял граф Никита Панин, и партия братьев Орловых - были поражены каждая по-своему и недовольны новым выбором.
Но, с другой стороны, хотя Потёмкин и стал твёрдой ногой между интригующими партиями, однако он счёл для себя удобным временно перейти на сторону Никиты Панина. Потёмкин прекрасно понимал, что Никите Панину приятно всё то, что способствует уменьшению власти Орловых и влияния князя Григория Орлова на Екатерину.
Вскоре, к обоюдному удовольствию Потёмкина и Панина, между Екатериной и Григорием Орловым произошла окончательная размолвка. Он и его партия запротестовали против необычайно быстрого возвышения Потёмкина по служебной лестнице. Так, 5 мая Потёмкину было повелено заседать в Государственном совете, 30 мая он назначался помощником графу Захару Чернышёву в звании вице-президента Военной коллегии, а 31 мая генерал-губернатором Новороссийской губернии и главным командиром войск, там поселённых.
Словом, ревность и оскорблённое достоинство переполнили чашу Григория Орлова. После бурного объяснения с Екатериной он вынужден был просить позволения удалиться на пять недель в деревню, что ему и было разрешено.
Навсегда освобождённая от Орлова, Екатерина писала Потёмкину: "Только одно прошу не делать - не стараться вредить князю Орлову в моих мыслях, ибо я сие почту за неблагодарность с твоей стороны... Он тебя любил, а мне они друзья - я с ними не расстанусь".
Впавший в мрачное отчаянье Орлов ударился в пьянство. Окружённый сочувствующими ему бражниками, он злобно кричал по адресу Потёмкина:
- Я знаю, что с ним сделать! Я разотру его, как пыль! Гог-магог и тот не смеет против меня идти!.. Меня Европа, вся Европа меня трепещет... Ко мне бог милостив...
Вскоре выехал из дворца и последний неудачный фаворит Васильчиков.
"Васильчиков, - писал Роберт Гуннинг графу Суффольку от 4 марта 1774 года, - любимец, способности которого были слишком ограничены для приобретения влияния в делах и доверия своей государыни, теперь заменён человеком, обладающим всеми задатками для того, чтобы овладеть тем и другим в высочайшей степени".
В дальнейшем Потёмкин назначается командующим всей лёгкой кавалерией и всеми казачьими войсками, влияние графа Захара Чернышёва сходит на нет, он подаёт в отставку. Президентом Военной коллегии вместо него становится Потёмкин.
И почти все дела по борьбе с пугачёвским восстанием (с конца августа 1774 г.) переходят в руки этого человека.
5
Петербург был в радости. Петербург то и дело получал с востока обольщающие известия: главная армия мятежников разбита под крепостью Татищевой, Пугачёв из Берды бежал, Оренбург освобождён. Правительство было почти убеждено, что сила восстания сломлена, остаётся лишь успокоить население и переловить отдельные мятежные шайки, лишённые общей между собой связи.
Поэтому, назначая после кончины Бибикова главнокомандующим князя Щербатова, Екатерина определила ему возглавить лишь военные, действующие против Пугачёва силы, а все административные дела, в том числе и усмирение бунтующего населения, предоставить губернаторам, каждому в своей губернии. Таким образом неограниченная власть, которою обладал Бибиков, была у нового главнокомандующего изъята. В Казани к тому времени скопилось сто семьдесят колодников-пугачёвцев, в Оренбурге - до четырёх тысяч семисот. Нужно было торопиться снимать с них допросы. И поэтому вместо одной были образованы две секретных комиссии: одна в Казани, другая в Оренбурге. Дополнительно отправляя в эти комиссии новых офицеров, Екатерина в своем указе, между прочим, писала, чтоб они "при допросах по тайным делам ни малейшего истязания не делали". А между тем в самой столице, охраняя престол Екатерины и не без её, конечно, ведома, свирепствовал вовсю обер-секретарь Сената, палач "кнутобойник" Шешковский.
Уезжая из Казани в Оренбург, князь Щербатов доносил Екатерине, что в Казанской губернии "волнование народное совершенно прекращено и бывшие в предательстве - в законном повиновении находятся". Такого же мнения был и престарелый Брант.
Однако в казанских краях было не так уж спокойно, и "волнование народное", погаснув в одном месте, внезапно вспыхивало в другом. Между городами Мензелинском и Осою свободно бродили мятежники. Против них Брант отправил секунд-майора Скрипицына. Другой отряд под командой Берглина преследовал восставших башкирцев по реке Тулве. Тысячная толпа их отошла к северу и бродила по Пермской провинции, в Красноуфимске "колобродили" казаки, поджидавшие к себе Салавата Юлаева, скитавшегося с башкирцами за рекой Уфой.
Как только генерал Мансуров занял Яицкий городок, ставропольские и оренбургские калмыки с жёнами, детьми, скотом, в числе шестисот кибиток, бежали в сторону Башкирии на соединение с Пугачёвым. После нескольких упорных стычек с правительственными отрядами калмыки всякий раз разбегались, но снова сходились вместе. Около двух тысяч калмыков были настигнуты и разбиты на переправе через реку Ток. От полного пленения они спаслись чрез хитрость своего предводителя Дербетова. В разгаре боя он приказал зажечь степь. И вот степь заклубилась огнём и дымом. Ветер шёл на солдат и казаков. Преследующий отряд стал задыхаться в дыму и пламени и вскоре, спасаясь от гибели, разбежался. Калмыки той порой перебрались через реку и пошли по самарской линии уничтожать мелкие крепости и форпосты. В конце концов высланный генералом Мансуровым из Яицкого городка значительный отряд стал преследовать Дербетова. Калмыки, спешно отступая, бросали на пути усталых лошадей, верблюдов и даже своих жён, спешили укрыться в вершинах Иргиза. Произошёл бой, многие калмыки попали в полон и были отправлены в Оренбург; раненый их вождь Дербетов дорогою умер.
Тем временем князь Голицын, получив известие о бегстве Пугачёва в Башкирию, сформировал для преследования мятежников два сильных отряда генерал-майора Фреймана и подполковника Аршеневского.
Подполковник Михельсон, освободивший Уфу и пленивший Зарубина-Чику, был застигнут в Уфе ледоходом. Он намеревался выступить к Симскому заводу, где, по его мнению, бродил Белобородов с тысячной толпой и неподалёку от него Салават Юлаев с тремя тысячами башкирцев. Михельсон рассчитывал, уничтожив эти бунтующие сборища, повернуть к Белорецкому заводу, куда будто бы направился Пугачёв.