Было очень холодно. Казалось, ветер продувал насквозь – хотя какой ветер в помещении? Идти ужасно не хотелось. Это уже не я шел, а кто-то другой двигал моими ногами, кто-то другой ввел мое тело в маленькую комнатку, где в углу были навалены какие-то шины. Неизвестно зачем и откуда. И когда Зай сказал «раздевайся», этот кто-то стянул с меня куртку и бросил ее на пол. И когда Зай спросил, не передумал ли я, этот кто-то покачал моей головой. И подвел меня к качалке и заставил лечь на живот. Зай стал меня привязывать.
Качалка – это такая штука, машина такая, от нее отходит перекладина в виде буквы «п». Человеку связывают сзади руки и слегка подвешивают за веревку на перекладине. Так что приходится стать на колени, согнувшись. При этом перед лицом ставится на пол большая кювета, потому что обычно после качалки бывает рвота. Ноги сзади прижимаются специальной скобкой, а то человек так дергается, что иначе все сразу слетит. И вот после этого вдоль позвоночника накладываются такие пластинки, чем больше, тем больнее, а от них идут провода к машине. Зай налепил мне вдоль всей спины и еще на затылок одну. Прошлый раз всего три пластинки было, гад. Это не электричество, и вообще никто не знает толком, что это за штука такая. Излучение, что ли… и оно действует на нервные окончания. Даже если ее просто к руке приложить – боль будет как от ожога. А позвоночник пробивает со страшной силой. Там же все главные синапсы находятся, так что боль идет по всему телу.
Зай наклонился ко мне.
– Ну, двести восемнадцатый, – сказал он задушевным тоном. – А ведь еще не поздно. Давно тебя били-то?
– В прошлом году, – сказал за меня кто-то другой, я услышал свой голос как сквозь пелену.
– Помнишь, каково это?
– Помню.
– Ну что, может, еще переиграем?
– Нет, – прошептал я. И тогда Зай ударил.
Позвоночник у меня просто выдрало из спины, с кровью, с кожей, и какие-то железные лапы стали ломать каждый позвонок в отдельности, и волны боли отдавались по всему телу, до кончиков пальцев, особенно – в голову от затылка. Удар должен длиться не больше двух секунд, но для меня все это длилось не меньше часа, наверное. Тяжело дыша, я упал на вывернутых руках, почти коснувшись головой кюветы.
Зай ударил во второй раз. Когда я смог осознать еще что-то, кроме боли, меня уже выворачивало – во рту стоял вкус перловки с желчью и почему-то кровью, и весь мой скудный ужин мигом оказался на дне кюветы. Зай заботливо дождался, пока я проблююсь, и потом только ударил в третий раз.
Обычно и назначают два-три удара, потому что после третьего человек гарантированно теряет сознание. Я очнулся от резкого запаха нашатыря.
– Пришел в себя? – спросил Зай. – Продолжим?
После четвертого удара зрение у меня выпало. И дар речи я, кажется, вообще потерял. Хотел сказать Заю, что хватит, что я ослеп, и он не имеет права меня калечить. Но вырвалось только какое-то мычание. И кричать я уже не мог почему-то. Первый удар я еще как-то вытерпел молча – не понимаю, как, но вытерпел, поэтому, видимо, и губу прокусил. Второй и третий раз я орал дико, а на четвертый орать уже не мог.
В общем, я не знаю, сколько это продолжалось. Не помню. Наверное, это и было семь раз. Зай-зай формалист, он не отступил бы от приговора, который сам же и произнес. Несколько раз Зай-зай «будил» меня нашатырем, и снова бил.
Когда все это кончилось, Зай отвязал меня – руки уже болели сами по себе нестерпимо, и я ткнулся мордой в собственную рвоту. От запаха меня снова стало выворачивать, но сил отодвинуться уже не было.
– Встать! – крикнул Зай и пнул меня в бок. Слабый стимул… Меня сейчас можно хоть живьем сварить – я уже не двинусь. Положено вообще-то после себя кювету выносить. И слив предусмотрен для этого случая. Но это после трех раз, а после семи – пусть сам выносит. Надо же, священные числа Цхарна – три и семь. А ничего, можно и к запаху рвоты привыкнуть, оказывается.
Но Зай был хитрее. Он взял какую-то трость и вытянул меня вдоль позвоночника. По следам пластинок. Я взвыл и мигом оказался на ногах. Прямо взлетел.
– Выноси. – Зай ткнул мне кювету в руки. Я стоял, покачиваясь. Зай угрожающе поднял трость и зашел мне за спину. Я сделал несколько неверных шагов. Казалось, что иду по льду, и до сих пор не понимаю, как я не упал. Вылил кювету в дырку в углу комнаты, частично попав и на ботинки.
– Одевайся. – Зай сунул мне куртку и рубашку. Я долго пытался попасть в рукава, наконец мне это удалось. Ни о каком застегивании речи, разумеется, не было. Зай подтолкнул меня к двери.
– Меня видишь? – спросил он. Я кивнул. Видел я как бы сквозь пелену, но все же зрение восстановилось. – А ну скажи «Во славу Цхарна!»
– Во славу Цхарна, – послушно повторил я. И так и не понял, было ли это проверкой моих речевых способностей или же каким-то ритуалом.
Я вышел в коридор. Тут Зай меня бросил и стал удаляться по коридору. Я прислонился к стене. Постоять хотя бы спокойно… а можно и посидеть. Я стал сползать вниз. И тогда ко мне подошли ребята.
Таро взял меня за плечи – я тут же бессовестно навалился на него, Арни стал застегивать куртку.
– Сколько? – спросил он, глядя мне в лицо с бесконечным сочувствием.
– Семь, – прошептал я.
– Вот сволочь! – сказал Таро искренне. Он подхватил меня под правое плечо, Арни под левое. Я почти висел посередине. Так мы двинулись к выходу.
– Погодите… ребята… отдохнуть бы немного, – попросил я. Мы постояли, потом Таро сказал тихо, словно извиняясь.
– Надо идти, Ланc. Соберись немножко еще. Дойдем, и будешь лежать. Надо дойти. Потом хуже будет.
Так мы дошли, с остановками и передышками, до нашей комнаты. Здесь ребята сняли с меня куртку, штаны, ботинки, уложили в постель, накрыли двумя одеялами. Арни обмыл мне лицо, перепачканное рвотой и кровью из прокушенной губы. Мне дали напиться.
– У меня еще хлеб оставался, – заметил Таро. – Поешь немного, а то ведь ужин насмарку.
– Да ладно, – сказал я. Голод не ощущался как-то. Мне было хорошо – не надо больше двигаться, боль прошла, тепло, чисто. Все свои рядом. Таро все же достал кусок хлеба, заветную баночку варенья (подарок Лиллы). Стал кормить меня с рук. Таро было хорошо известно, что после качалки малейшее движение вызывает боль.
– За что это тебя? – спросил наконец Арни. – За сенку?
– Да.
– А почему так сильно-то?
– Да понимаешь… Я сказал, что один был. А он хотел, ну сам понимаешь.
Арни коротко, прерывисто вздохнул. Посмотрел на Таро. Потом они оба посмотрели на меня. Но я тут же вспомнил о более неприятных вещах.
– Это все ерунда, парни. Мелочи жизни. Тут кое-что похуже наклевывается.
И я рассказал им все начистоту. Весь разговор с Заем и Лобусом передал. И про «квиринского агента» упомянул. И про то, что теперь меня, вероятно, арестуют и посадят.
– Может быть, у него здесь жучки поставлены, – добавил я. – Так что осторожнее.
– Если поставлены, то скорее всего, уже давно, – сказал Таро. Голос у него был какой-то подавленный, тихий. – Эх, Ланс… Ладно, завтра посмотрим. Утро вечера мудренее.
Обычно наутро после качалки человек чувствует себя лучше. По крайней мере, лучше, чем вечером.
Так оно и было. Правда, я не пошел на зарядку и пролежал почти до самого завтрака – ребята меня как-то отболтали у воспитателя. Но потом я нашел в себе силы встать, одеться (Арни почистил мои перепачканные рвотой ботинки), добрести до столовой. Даже есть не очень-то хотелось, а порцию опять урезали. Точно – подвоз скоро. Да еще и комиссия… Когда комиссия приедет, будет и масло в каше, и печенье к чаю, и мясо в супе. Это уж как водится.
Над входом в цех висел свежевыпеченный плакат «Производительность труда – наш главный удар в борьбе с религиозными фундаменталистами» (это значит– с бешиорцами. Их только недавно так стали называть). Арни похвастался:
– Целый час вчера писал.
Мы переоделись в халаты. Я с тревогой анализировал свои ощущения. Смогу ли продержаться до вечера? Это вопрос. Впрочем, на армейских сборах наш сержант-профессионал, помнится, говорил: бежать можешь, пока не упадешь. Упадешь – понесут. Если стоишь на ногах – значит, можешь и бежать. Вот если я упаду у стола, ну тогда меня унесут, и я отдохну. А если не упаду, значит, буду терпеть. Голова уже начала ныть, и вдоль позвоночника то и дело дергали прострелы. И еще головокружение и слабость. Как я, интересно, собирать-то буду в таком состоянии? Ведь точно детали не туда натыкаю. Лобусу план нужно выполнять, а какой из меня сегодня работник? Лучше бы в карцер посадили… хотя еще неизвестно, что лучше.