Ну, про эмигрантскую жизнь я тебе потом расскажу, чтобы все по порядку было. Мы же остановились на бегстве.
Я долго не решалась бежать, и в начале пути, как бы больно ни было смотреть на почти погибший город - не стремилась умчаться из него, но, когда мы уже выехали из Донецка, все во мне страстно захотело только одного - быстрее добраться до границы, а там и до родных. Я же помнила, что трасса, построенная к чемпионату Европы по футболу, позволяла без нарушений скоростного режима добраться до России за полтора часа. Игорь мне сразу сказал, что ехать будем самое малое часа четыре, но слова его остались неосмысленными - казалось, война для меня вот-вот закончится.
Одиннадцать блок-постов с более или менее придирчивой проверкой документов и пожитков, жуткое состояние дороги, практически уничтоженной на нескольких участках, оттянули конец кошмара еще на пять часов.
Путь лежал через Иловайск. Ты никогда не проезжал через этот чудесный городок? Больше, наверное, не проедешь. Если Донецк стал городом-склепом, то Иловайск превратился в город-призрак.
Страшнее Иловайска только кинохроники времен Великой отечественной войны с сожженными деревнями. Видел же такие, Саш? Помнишь - печи закопченные стоят, как скелеты домов? Правильно, как могильные памятники, только надписей не хватает - «Здесь похоронено счастье Сидоровых», «Тут покоятся надежды Петровых». Иловайск весь черный, и, если бы не было предыдущих нескольких месяцев, возможно воспринимался бы чересчур реалистичной декорацией к съемкам, причем скорее даже не военного фильма, а фильма ужасов. Полная безжизненность, слышишь? Полнейшая - деревьев тоже нет, сожжены, и ощущение чьего-то присутствия, наблюдения за нами. Звук мотора отгонял жуткий шепот, который слышался мне из каждого пожарища: «Постой... Иди к нам...»
Почти на выезде из города оказались странным образом уцелевшие ворота, своей изрешеченностью вызвавшие во мне ужас больший, чем вся война. Казалось, что призрак обезумевшего пулеметчика, жутко ненавидящий эти ворота и весь мир, сейчас выскочит из-за угла следующей развалины и с перекошенным ненавистью лицом начнет лить свинец в нашу машину, в меня. Я почти услышала его вопль: «Никто не уедет! Все останутся здесь!»
Мне очень захотелось покурить, унять нервную дрожь, но я не рискнула просить остановиться, даже когда Иловайск остался за горизонтом - вдруг эти призраки примчатся за мной, чтобы так и не отпустить из кошмара?
Конечно, пойдем в вагон, не хватало еще от поезда отстать. Не беспокойся, не надо мне коньяк - все нормально, ты же рядом, а то все в прошлом. Сейчас тебе все расскажу и станет еще дальше, как не со мной происшедшее.
Почему-то предупреждение Игоря о том, что таможню быстро пройти не удастся, я восприняла правильно и на ожидание настроилась. Возле границы тот сумасшедший пулеметчик и зовущие меня назад призраки из Иловайска начали растворяться потихоньку растворяться. Очередь из машин двигалась медленно, захотелось все же покурить и немного размять ноги. Покинув машину, я почти четыре часа ходила вдоль трассы, замерзла, но обратно не села. Дети смеются и кричат! Моторы урчат! И тех и других очень много! Людей много!
Ты не подумай, ощущения счастья не было, стало легче, поэтому я ходила и слушала, слушала, слушала... Несколько раз воображение играло злую шутку, насылая на меня ложное предчувствие, что война именно сейчас догонит нас, стоящих в очереди к воротам в мирную жизнь, что сейчас откуда-то прилетит огромный снаряд. Наверняка непосвященному наблюдателю со стороны было бы смешно увидеть меня резко застопорившуюся, дико озирающуюся и прислушивающуюся.
Ждать все равно было трудно, чтобы отвлечься пришлось считать машины по дороге к шлагбауму и на обратном пути, прикидывать, сколько раз мне придется сходить туда и вернуться к машине, пока подойдет моя очередь.
Еще было неприятное ожидание предстоящей проверки моих вещей - заранее ощущала себя как раздетой перед множеством чужих людей; попытки убедить себя, что это всего лишь их работа и нужно изменить восприятие как на врачебный осмотр, были, в общем-то, безуспешными, но, вместе с тем, помогли спокойно перенести чужие мужские руки, перебирающие мое нижнее белье. Один солдатик, молодой совсем, даже не смог скрыть взглядов, «примеривших» на меня все мои кружева и полосочки.