– Вы мне грозите? – с тихой медью в горле спросил начальник.
– Да, я вам угрожаю – и неприятностями, более серьезными, чем вы мне…
В первый раз начальник отвернул лицо и некоторое время смотрел в окошко. Затем с приветливой мягкостью:
– Простите, господа, я наведу справки.
Он поднялся, рослый, облитый мундиром. Вышел. Бистрем засмеялся, сняв и потирая очки. Начальник отсутствовал минут двадцать. Вернулся красным солнышком. Снова плотно сел.
– Я навел справки. Господа, предоставьте это дело мне. В нашей работе, когда в нее вмешиваются любители-детективы (наклон туловища в сторону Налымова) или пресса принимает слишком горячее участие, – начинается невообразимая путаница: много бумаги, много шуму, мало толку. Шведская полиция, как и во всех цивилизованных странах, не интересуется политикой, мы – слепое орудие власти. Мы одинаково гостеприимны и к русским монархистам и к большевикам. Но сводить ваши внутренние счеты, господа, этого допустить на нашей территории не можем, – отправляйтесь за этим к себе домой… Лига занимается политикой, – говорите вы?.. Да хоть черной магией, это – ее дело. Но если какие-то члены Лиги преступили закон, будьте покойны – меч закона опустится на них… Господа, верьте в мою искренность, оставьте ваши телефоны, через два-три часа я сообщу вам исчерпывающие сведения о господине Ардашеве.
Начальника несло словоохотливостью. Честный Бистрем даже приоткрыл рот от изумления. Налымов сказал по-русски:
– Он маневрирует. Действуйте энергичнее.
Тогда Бистрем быстро на блокноте набросал десяток фраз, вырвал страницу и протянул ее начальнику. Это была телеграмма, она начиналась: «Париж. Юманите. Редакция. В Стокгольме мною раскрыта террористическая организация…» И так далее.
Прочтя, начальник осторожно почесал мизинцем сбоку носа:
– Что это такое?
– Начало борьбы, – блеснув очками, ответил Бистрем. – Через несколько минут телеграмма отправится в Париж.
– Я не могу понять, что, собственно, вы от меня хотите, господа?
– Немедленно отрядить с нами агентов для обыска на даче в Баль Станэсе.
Налымов – учтиво:
– Хорошо вооруженных, господин начальник.
– Знаете, господа, – воротник у начальника стал тесен, – все же это – беспримерно. Вы не доверяете мне. Вы пытаетесь руководить моими поступками. Вы грозите мне…
Бистрем перебил:
– Курьер советского посольства Кальве и журналист Леви Левицкий под носом у стокгольмской полиции были подвергнуты пыткам и убиты. По этому делу у нас имеются документы и свидетели.
Начальник отвалился на спинку патентованного кресла. С лица его стал сходить лак. Пауза. Он вскочил, отшвырнул кресло и – бешено:
– Я покажу проклятым русским эмигрантам политику! (Позвонил.) Господа, собирайтесь. Я придам к вам шесть полицейских и детектива…
Под клубящимися осенними тучами дача в Баль Станэсе казалась покинутой, – ни дымка из труб на высокой кровле, окна закрыты ставнями, на дорожках – прелые листья, в клумбах – поломанные цветы. Один из полицейских, бросив нажимать звонковую кнопку, долго стучал в дверь крыльца.
Подслеповатое лицо детектива изображало крайнюю скуку: «Пустая затея, здесь уже неделю никто не живет…» Инструменты для взлома двери не были взяты, сержант предложил поехать на станцию и переговорить с начальником. Пришлось вмешаться Бистрему и Налымову. Они начали стучать руками и ногами, сержант по их просьбе выстрелил из револьвера.
В доме послышалось шлепанье туфель. Дверь раскрылась, высунулся Хаджет Лаше, небритый, опухший и заспанный, в туфлях на босу ногу, в накинутом на ночную рубашку пальто.
– В чем дело?
– А вот сейчас узнаете, в чем дело, – сердито проговорил сержант, оттесняя Лаше в переднюю. – Тут у вас, черт возьми, крепко спят. – Из-за борта мундира он вытащил предписание об обыске. – Ваше имя?
Лаше пошел за очками.
– Закрывайте двери, настудите дом! – крикнул он из столовой.
Вернулся, добродушно поправляя черепаховое пенсне на жирном носу: